Автор – я (Хоакин)
Рейтинг - детский. PG 13 ставлю только из за смерти персонажей. На всякий.
Персонажи - Комамура, Тоусен, гинигами и арранкары
Перинг - нет.
Жанр – Джен, должно быть.
Отказ – Мой только бред.  Блич имеет всех, Кубо имеет Блич. Таким образом, Кубо имеет всех через кондом виде Блича.
                 

                                                                 
                                                                                  Запах Перемен.

«- Я уже говорил тебе, Комамура. Мои глаза видят только путь наименьшей крови. Это и есть моя справедливость. Путь, которым я иду – и есть справедливость…»

Ярость, слепящая глаза…

Комамура вскочил на ноги, единым, свирепым порывом, Тенген оказался у него в руках, он свирепо занес зампакто, готовясь ударить…
И только сейчас он понял, что стоит посреди своей комнаты, в глухой предрассветный час, сжимая в ладонях занпакто.
Капитан седьмого отряда тяжело вздохнул, убрал клинок в ножны, и, одернув хакама, сел на циновку. У Сайджина-тайчо была одна странность – он всегда спал не в постели, а на простой циновке, в одежде единственное, что без хаори и босой. А шлем… После того, как Зараки разбил его шлем, все, кто еще не знал, увидели настоящий облик капитана 7 отряда. К чему теперь новый? И еще – выпустив из хакама затекший за день хвост. С Тенгеном на расстоянии вытянутой руки. Так, как спал еще, будучи живым, только тогда рядом с обычной катаной. По-другому он просто не мог уснуть – привычка, пестуемая веками.
Шичи бантай тайчо мучили кошмары. Регулярно. Раньше кошмар был только один– воспоминание о том времени, когда он еще был жив. Теперь – прибавился новый. Предательство лучшего друга. Не сказать, что бы он видел их каждую ночь – но из снов он видел только эти. Либо, как это часто бывало, он проваливался в черное забытье, без всяких видений – либо страдал от кошмаров. Ужасов собственного прошлого.
Первый был не особо содержателен – собственная смерть почти четырехсотлетней давности. Долина Шимабара, 1637 год. Подумать только, тогда он искренне верил в Бога. И умер за свою веру – что до сих пор является ему в снах. Собственный окровавленный меч, и кончик клинка врага, из грудной клетки. Высокое небо. Горький воздух. Боль в груди. Крики умирающих, и свой собственный в числе прочих. Комамура даже не видел лица врага, меч вонзился ему в спину, ударом не воина, а убийцы. Он умирал проигравшим, с горьким осознанием того, что ничего не смог изменить. Должно быть из-за этого кошмар и снится. А потом, после смерти… Почему он стал таким, как сейчас? Что стало с его человеческим обликом, который Сайджин носил, будучи еще не «Комамурой–тайчо», а «тем здоровым ронином»? Он не знал ответа. Можно было, кончено, обратиться за помощью к прохвосту – Кисуке, пока тот еще был в Серетейе. Но, когда Сайджин хотел узнать причину изменений, ему было еще нечего предложить Урахаре в оплату. А когда появилось, ему было уже безразлично. Ну, стал таким и стал. Что теперь поделать? Да ничего. Зачем? Больно надо…
Его удивлению не было предела, когда он вместо ожидаемого Царствия Небесного попал в Руконгай. Как он был удивлен, когда узнал о настоящем положении дел… И как, спустя много лет, сам стал одним из богов – богов смерти. Шинигами.
И со временем – далеко не последним в этом «пантеоне». Тайчо седьмого отряда Готей-13.
Комамура тяжело вздохнул, и, подойдя к окну, распахнул его. Холодный свежий воздух ворвался в комнату, бодря, прогоняя остатки сна.
Сайджин вдохнул полной грудью, ощущая странный запах - словно бы кто-то жег опавшие листья, хотя до листопада. А еще в воздухе витала почти невозможная свежесть, и чуть-чуть пахло морским, соленым песком, словно на берегу моря.
«Как в ночь перед битвой за Шимабару» - внезапно осознал Комамура. И вздрогнул от страшной догадки. А вдруг этот запах предвещает то же, что и тогда?
Но тут же успокоился и взял себя в руки. Вспомнил, что так же пахло в тот день, когда его приняли в Готей-13. Тогда никто - у кого он только ни спрашивал - не чувствовал этого запаха. Еще бы… Ни у кого не было такого острого нюха, как у ставшего лисом Комамуры. Впрочем… почти ни у кого. Канаме, слепой от рождения, а значит, куда лучше, чем прочие, чувствующий все остальное, в том числе и запахи, то же уловил его. И когда будущий тайчо седьмого отряда спросил Канаме, что предвещает этот аромат, Тоусен только пожал плечами и ответил: «Должно быть, запах перемен. И будущего».
С этой мыслью некогда лучшего друга Комамура был согласен до сих пор. Уже потом, спустя много лет, этот аромат появляется в самые важные моменты, и ощутить его могут очень немногие. В предрассветные часы этот аромат говорит о том, что скоро все изменится. Этот запах витал в воздухе тем утром, когда Комамура узнал имя своего занпакто. Когда Сайджин достигал банкая, пахло так же. Так же пахло и в тот день, надел капитанское хаори. И еще – в тот момент, как Общество душ вторглись риока. И тогда, когда они Тоусеном вступили в битву с Кенпачи… если бы Комамура мог тогда знать, к каким переменам тогда был этот запах. Но - узнать будущее невозможно. Его еще нет. Есть только намек на него. Один-единственный. Дух перемен, дразнящий, щекочущий чуткие лисьи ноздри. Обещающий. Только то, что будущее, несомненно, будет. Но разве этого обещания мало?
Спать расхотелось окончательно. Огромный капитан потянулся и отошел от окна. Он остановился у циновки, и подняв Тенген, закрепил его на поясе.
- Надеюсь, ты не прочь немного прогуляться – мысленно обратился Сайджин к своему мечу.
Потом, обувшись и надев хаори, он бесшумно вышел из здания своего отряда, и, уйдя в шунпо, отправился на Двойной Терминус. С этого холма открывался превосходный вид, а уж наблюдать рассвет отсюда было просто прекрасно. И Сайджин хотел видеть этот рассвет – зарю, после которой все измениться. В переменах он не сомневался – аромат будущего, носящийся в воздухе, не оставлял никаких сомнений…

Тоусен, стоящий рядом с троном, осторожно потянул носом воздух. Обычно в белых залах Лас Ночес ничем не пахло, но сейчас…
-Вы чувствуете, Айзен - сама?
-Что, Тоусен?
-Запах. Пахнет горящими в костре листьями… мокрым морским песком и свежестью.
-Откуда взяться этому запаху в Уэко, Тоусен? Здесь нет моря, не бывает палых листьев.
-Айзен -сама… этот запах сулит перемены. Поверьте мне, надо быть готовым к неожиданностям.
-Я всегда готов к ним, Канаме - сан. Стараюсь, во всяком случае…
Улыбается, как обычно. Не воспринимает в серьез. Но Тоусен - то знает, что значит этот аромат. Запах перемен, который могут ощутить очень немногие… Пока что - он знает только двоих…

И изменения появились вскорости, чего и следовало ожидать. Был объявлен совет капитанов, на котором еще более спокойный внешне, чем обычно, Ямамото Генрюсай, со-тайчо, но дрожащий внутренне от понятного возбуждения, от которого по залу расходились волны рейацу, объявил, что, по информации, полученной от агентов, возможно перебросить большие силы в Уэко Мундо, с целью штурма Лас Ночес.
Все восприняли это заявление по-разному. Кто-то радостно оскалился – Кенпачи, например. Кто-то остался внешне абсолютно серьезен и спокоен – К примеру сам Комамура, Хицугая, и еще более непроницаемый, чем обычно, Кучики - тайчо. Хисаги Шухей, экстренно повышенный в своем отряде до тайчо, задрожал. Натурально, просто задрожал, но никто не мог сказать, от чего именно. Абараи, которого поставили на место Айзена, хищно оскалился, прям второй Зараки…
А со-тайчо продолжал говорить, что появилась возможность нанести поражение Айзену. И что теперь, после того, как состоялось примирение с мятежным экс - тайчо двенадцатого отряда, Урахарой Кисуке, возможно рассчитывать на победу, получив от упомянутого Урахары больше информации о противнике.
Так же вышеупомянутый Кисуке обещал помощь со своей стороны, и упоминал про тех риока, что штурмовали Серетей – сказав - дословно, что они уже начали операцию, а уж если такие дети не бояться, то…
Комамура плохо следил за словами командира всего Готей-13, после того, как услышал о предполагаемом штурме Лас Ночес. Его мысли уже унеслись туда, к белым стенам, к кровавой битве под ними. 
«Скажи мне, Тоусен… разве это и есть МЕНЬШАЯ кровь?! И если это малая, то что такое большая?!» - Думал Сайджин, мысленно обращаясь к своему другу-врагу… Очнулся он только тогда, когда Ямамото со-тайчо сказал:
-«Таким образом, в битве будут участвовать только те, кто может высвободить занпакто. Прочих - рядовых, что в такой ситуации выступят просто как корм для арранкаров, в бой посылать не зачем. В полном составе будет участвовать только 4 отряд – нам нужны все лекари. Задача ясна? Тогда три дня на сборы, организацию, инструктаж по данным Кисуке и тренировки. Спустя семьдесят два часа я буду ждать все отряды в указанном составе перед залом собрания капитанов,  где будет проведено последнее перед боем построение.»

Все это было. И построение, когда офицеры Готей-13, построившись на плацу, собирались отправляться – и все, как один чувствовали, что никто не вернется, несмотря на информацию, предоставленную Кисуке. Разумеется, инструктаж был проведен. Но все равно, ощущение, что этот бой – последний для каждого в отдельности и всех в целом.
Был и переход в Уэко – массовый, тяжелой и муторный марш-бросок, несмотря на краткость, к концу которого все уже валились с ног. Но – что бы не терять инициативы – сразу шли на штурм, приняв таблетки, сделанные совместно четвертым и двенадцатым отрядами…

Позади шел бой. Жестокий, кровавый бой. Арранкары, те, что по слабее, сдерживали натиск шинигами, покуда эспада наносила удар за ударом в разные точки. В дали, у кромки холмов, бушевал неистовый, яростный огонь – там в одиночку уничтожал подкрепления, в виде меносов, Ямамото со-тайчо. Он мог бы сражаться у стен, но тогда пришлось бы оттянуть много сил на отражение атаки с тыла – и он занялся этим сам.
А Сайджин – Сайджин во главе своего отряда проводил диверсионный удар, пробившись с фланга к стенам Лас Ночес.
Ребята держались молодцом. У кого были шикаи – высвободили их, и, пускай хоть и всем отрядом, с атаками малых групп арранкаров справлялись. Собственно, их было десять – если считать самого Комамуру. Десть первых офицеров седьмого отряда. Прочие – остались позади, удерживать контратаки…
Они пробивались ко входу в Лас Ночес, и остановились на последнем плоскогорье, когда…
Когда их окружили. Смешно, кончено, звучит – десятерых окружили пятеро… Но в плане силы – в плане силы так и выходило. Четверо не самых сильных арранкаров – и… и Тоусен. В белой форме Лас Ночес, с обнаженным клинком.
- Иба! Займите арранкаров. А я пока… поговорю со своим другом. –короткий приказ, отданный тоном, не терпящим возражений.
Комамура изо всех сил старался хранить хладнокровие. Но – ничего не поделаешь – у него это получалось все хуже с каждой минутой. Здесь, под чуждым обоим небом Уэко, здесь, посреди мертвой пустыни, такой бескрайней пустыни – двум старым друзьям и заклятым врагам было тесно…
К счастью, лейтенант Комамуры был хорошо дисциплинирован. Он и другие офицеры сразу же навязали арранкарм бой – из расчета двое шинигами на арранкара (трое слабейших стали драться вместе) и оттеснили их на достаточное расстояние.
- Здравствуй, тайчо седьмого отряда Готей-13, Комамура Сайджин. – голос Канаме был странно спокоен.
- Здравствуй, перебежчик, бывший тайчо девятого отряда Готей-13, Канаме Тоусен. – голос Комамуры звенел, как клинок. - Думаю, нам стоит… приступить?
- Разумеется…
У них были равные шансы. У обоих был одинаковый уровень Хакуда, Хохе и Занджутсу. В Кидо Тоусен имел преимущества, но рейацу Сайджина было больше; не намного, но все же… Оба начали бой с высвобожденными шинкаями.
Звенели клинки, сталкиваясь с друг другом, в безумной пляске под чужим небом. Рвала воздух Алая Саранча, подобно исполинскому молоту бил шикай Тенгена, рвались барабанные перепонки, когда Сузумуши атаковал звуком. Двое друзей. Двое врагов. Двое. Только двое – все остальные схватки этой битвы уже не имели для них никакого значения. Оба верили в свою справедливость. И оба были готовы убить за неё. Или умереть.

Они отскочили друг от друга. Оба уже изрядно уставшие и израненные. Голова Сайджина раскалывалась от звуковых атак Сузумуши, и ему стоило больших усилий оставаться в твердом сознании. Из его плеча торчал один из клинков Алой Саранчи, кровь пропитала одну сторону хаори, сделав его двуцветным. Тоусену то же досталось – и не мало. Его успело вмять в землю кулаком Тенгена, так, что ребра захрустели и сложились подобно карточному домику, выжимая остатки воздуха из груди, а левая рука в локте была порезана занпакто.
Один – один. Двое равных. Как было всегда.
Как было тогда, когда они поступили в академию. Как было тогда, когда они сражались плечом к плечу – еще молодыми офицерами – с казавшимися тогда такими грозными пустыми. Когда они стали лейтенантами, когда надели капитанские хаори – они были равны. Пускай каждый из них проходил свой путь, пускай, – линии были параллельны друг другу… пока – однажды – их не развело резким изломом одной из них очень далеко, а потом – не столкнуло вместе, заставив пересечься. Дальше могла идти только одна линия. Либо – вовсе ни одной. И вот ведь что самое смешное – они никогда не соперничали. Нет, часто становились в спарринг, оттачивая мастерство, но никогда не соревновались – у кого выше рейацу, кто раньше достигнет шикая, банкая, кто лучше в Хохе, а кто в Кидо… наверное, потому и оказались равны. Две твердые, четкие линии, пересекшиеся в одной точке. И сошедшиеся так, что не разойтись – под углом в 90 градусов.

Стояли. Глотали воздух, как выброшенные на берег рыбы. Воздух, который пах – даже сквозь запах крови и поднятую пыль – горящими в костре листьями и морским песком. Передышка. Короткая передышка перед смертью… или новым рождением? Впрочем, не все ли равно…
- Ну что, Тоусен… это и есть малая кровь? Сколько её сегодня пролилось? Кровь шинигами, кровь твоих новых дружков – арранкаров – сколько её? – Сайджина трясло поначалу, но сейчас – сейчас на смену нервам пришла веселая злость.
- Арранкары мне не друзья. – спокойно, ясно и четко. Не друзья. Констатация факта. На остальное, видимо, и смысла отвечать нет.
- Ты сам то хоть веришь в то, что это - твоя справедливость? Тоусен?! – Комамура уже кричит – Установит он справедливость, видите ли! Да твоего нынешнего владыку интересует только власть! Вот он и тешит свою манию величия за счет всех прочих, проливая все больше крови, которой ты так хотел избежать!
- Порой, для того что бы избежать кровопролитий в будущем, надо пролить кровь сейчас. Не ты ли это мне говорил, Комамура?
- Да проклятье на твою голову, Тоусен! Что это за кровопролитие такое, что бы для того, что бы избежать его, надо пролить столько крови СЕЙЧАС?!
Молчит. Просто молчит. Не желает отвечать.
- Может, ты все таки ради разнообразия ответишь мне хоть раз, Канаме Тоусен?! Зачем все это? В чем та справедливость, которую ты готов творить такой ценой, а?!
Ответом – тишина.
Они стоят друг на против друга. Враг напротив врага. Отдышались. Подняли мечи.
- Этот разговор не имеет смысла, Комамура. Мы больше никогда не поймем друг друга.
- И то верно… теперь мы стали слишком разными. - Сайджин, улыбаясь, осматривает свою черную форму и белый плащ Тоусена. Как символ, эта разница вполне подойдет. Цвет смерти – белый. Теперь он носит белое, и смерть в лице его Владыки всегда с ним. «Что ж. Смерть так же всегда со мною. Под полой моего белого хаори. На кончике острия Тенгена….» - думает Комамура.
Два мощных столба рейацу, рвущих небо, два голоса, выкрикивающие синхронно:
- «Банкай!!!»

…Они все таки слишком хорошо знали друг друга. Слишком. Линии их очень долго судеб шли параллельно. Слишком много они говорили – за чашкой чая или сакэ, или – как это часто бывало – на берегу реки, когда Комамура рыбачил, а Тоусен, по собственному выражению, «слушал природу». Они знали все слабости и сильные стороны друг друга. Знали, как казалось, досконально. Но однажды оказалось, что один из них знает другого совсем плохо. И нынешний их бой – всего лишь следствие прошлого незнания. Прошлого слепого доверия. Цена прошлой дружбы – сегодняшняя смерть. Так уж вышло…

Стальные кольца, образующие Банкай Тоусена, уже были готовы сомкнуться, образуя мертвую зону абсолютной тьмы и тишины, когда… когда огромный воин противопоставил им свою мощь. Абсурдная вещь – пытаться остановить материализацию Банкая. Но – единственно верная, в данном случае. Гигант пытался удержать стальные кольца, несущие тьму, уже готовые сомкнуться над головой его хозяина.
С трудом, огромным трудом – но удерживал. Пока еще было рейацу…
А рейацу еще было. Было его еще не мало, ох не мало – у обоих противников, и они оба прекрасно понимали, что тот, кто дрогнет первым, умрет. Именно так. Если дрогнет гигантский воин, закованный в доспехи и огромном рогатом шлеме, то, – тьма сомкнется над его хозяином. Если прогнуться давящие его кольца – то гигант растопчет их хозяина…
Давление было жутким. Просто невозможным. Огромная мощь двух равных бойцов уходила в их Банкаи, борющиеся с друг другом. Попытка продавить оборону противника отнимала у них все силы – не оставляя возможности подскочить в упор, ударить занпакто, завершая этот бой…
Чистое противостояние. Места хитростям больше не осталось. На них просто больше нет ни сил, ни времени…
Случилось то, что должно было случиться – один из противников оказался сильнее. Не на много, но…
Кольца, уже почти сомкнувшиеся над головой тайчо седьмого отряда, дрогнули. Прогнулись. Лопнули, высвобождая так и не вырвавшуюся тьму, тающую в воздухе, как гигантские хлопья сажи.
Что-то дрогнуло в сердце Комамуры… возможно, радость победы? Он смотрел, как летят в воздухе куски так и не сомкнувшейся над ним тьмы… как Тенген, освобожденный от страшного давления, разгибается, готовясь закончить дело…
И открылся. Пропустил последний удар. Удар, которого можно было ожидать, да вот только… Не от Тоусена. Тот так еще не бил. Никогда…
«А ты все так же плохо знаешь его, как и прежде…» - подумал Сайджин, ощущая острую боль между лопаток…
Пока тайчо седьмого отряда наблюдал победу своего Банкая, Тоусен, который сдался раньше времени – что бы сохранить рейацу – ушел в шунпо, и, зайдя за спину Сайджину, ударил его между лопаток. Со спины. Подлый прием. Но другого шанса на победу у Канаме уже не было – его Банкай и вправду прогнулся…
«Как… как больно… так же, как 400 лет назад… все… повторяется… по кругу… опять… это…»
Комамура Сайджин, тайчо седьмого отряда Готей-13, рухнул на колени, не в силах стоять… С пронзенным Сузумуши сердцем…
Тоусен, усталый, истрепанный, с разбитыми очками, иссеченный клинком противника, вытащил меч из раны.
- Вот и все, Комамура. Вот и все… - спокойная интонация сорванного голоса.

«Кажется, что весь мир застыл в глазах. Когда ты видишь меч, выходящий из твоей груди… падаешь на землю… на колени… кровь бежит из открытого рта, жадно хватающего воздух… неужели это все таки конец?» Отчаянный рывок…

…История, видимо, и в правду идет по кругу. Повторилось то, что произошло почти четыре сотни лет назад под долиной Шимабара. Изменилось только одно - за четыре столетия со дня своей смерти Комамура Сайджин усвоил очень важную науку – побеждать, даже умирая…

Тоусен уже собирался уходить, но обернулся, услышав странный звук за спиной. Но – обернулся слишком медленно…

«Кровь уходит… пускай её. Уходит, дак уходит. Еще есть рейацу... сила… еще… есть!»
Он сделал невозможное. Он – поднялся. Встал на ноги, заставляя биться пронзенное сердце, тратя всю силу, что не успел израсходовать. Схватил меч, рванулся вперед целя колющим в спину – но давая время развернуться. Ровно столько времени, что бы принять удар грудью. Времени на блоки или увертки не было. Было только время, что бы упасть, и уйти от удара – или обернуться.
«Тоусен не настолько быстр. Он не сможет… уйти…»

Меч вошел чуть ниже груди, вошел в плоть Канаме, как масло. Вошел, разрубив диафрагму…
Из последних сил он проворачивает меч в ране, резким взмахом вверх вскрывает грудную клетку, разрушая – поочередно - Звено Цепи и Сон Души. С таким – не живут. Впрочем, как недолго живут с пробитым сердцем…
Кровь хлынула из раны, окатив тайчо седьмого. Шерсть на морде-лице слиплась, повисла сосульками, пропиталась кровью вся, закрывая глаза, которым, впрочем, не долго осталось смотреть на этот свет…
От рывка Комамуру повело назад, меч вышел из раны, лишая последней точки опоры, и он – рухнул навзничь, уже не увидев, как растерянно улыбается слепое лицо его – когда то – лучшего друга…

Потом Унохана - тайчо, осмотрев труп, говорила, что не успела всего на минуту…

Зеленый лес у берега речки. Тихий плеск воды вдалеке. Огромное дерево на солнечной поляне. У его корней – гранитный камень. На камне надпись – «Комамура Сайджин, шичи бантай тайчо  Готей-13».
Он составил завещание, за день до похода на Уэко Мундо, где просил, если погибнет, и ели кому-нибудь это покажется нужным, поставить его памятник тут. У берега реки, в лесу рядом с районом Руконгая, в котором он первые появился в Сообществе Душ. Тело его сожгли, и пепел, по его просьбе, развеяли над Серетейем с верха Башни Раскаянья. А памятник… скорее уж памятка… Об этом говорил весь отряд. О том, что они хотят видеть памятник, как в завещании. За исключением Ибы – фукутайчо, который был слишком подавлен, что бы говорить. Он просто сидел и молчал. Двое суток. А на третьи – на третьи он пришел к этому камню, поставленный расторопными служащими. Он, весь перебинтованный, сбежавший из палат четвертого отряда, стоял напротив него, опустив глаза, и говорил. Как будто вновь отдает отчет тайчо. Хотя, надо отдать ему должное, когда Сайджин был еще жив, Иба говорил куда внятней…

- А потом… потом пришел тот рыжий риока, Куросаки, и они в вдвоем с Зараки, плечом к плечу, перебили чуть ли не половину эспады… Зараки ведь узнал имя своего меча! Правда, никто не знает его, корме него, но то что узнал за день до боя – это факт, тайчо. Разумеется он еще не постиг ни шикая, ни банкая.. но он уже научился драться вместе… этого хватило… а Тоширо дрался с Гином, и отрубил ему все пальца на левой руке, но и сам оказался изранен… если бы не пришел Укитаке, и не продолжил бой, то они наверно оба бы погибли, как вы… с Тоусеном. А так – израненный Гин бежал, но убежал недалеко – он встретился с Ямамото со-тайчо… Теперь у Хицугайи - тайчо шрамы на все лицо, как у Зараки, даже еще больше… Маюри-тайчо убили. Кажется, он дрался с двумя арранкарами и проиграл, хотя и убил одного из них… Еще убили почти всех офицеров ниже седьмого… Почти во всех отрядах. У нас то же. Еще… еще убили Омаэду, ну, фукутайчо Сой Фонг. Саму Фонг - тайчо сильно изранили… но она выжила. А потом… потом примчался Урахара - тайчо. На его глазах были… было… вобщем, это выглядело как фасеточные глаза стрекозы. Как оказалось, эти… штуки на глазах, они против иллюзий Айзена… они дрались, как они дрались! Они высвободили Банкаи, что это был за бой… И, поскольку Айзен лишился своего главного оружия – он проиграл… А Йоруичи –сама в это время удерживала двоих арранкаров, причем самых сильных в эспаде, пока он сражался с Айзеном! Ну а когда Айзен погиб, судьба его прихвостней была решена…
Ах да! Теперь, после всего что было, Урахаре - тайчо разрешили вернуться! Он снова стал главой двенадцатого… вместо убитого Маюри - тайчо…
А Йоруичи - сама – представляете, тайчо – пошла в Академию! Она у нас теперь преподает Хохе и Хакуда. Думаю, молодые шинигами, что придут, что бы восполнить потери, будут в них настоящими мастерами…
Вот. А еще меня хотели сделать тайчо в нашем седьмом. Но я пока еще не готов… Пока я буду исполняющим обязанности тайчо. Пока не смогу достигнуть Банкая… я его скоро достигну, обещаю! Я буду достойным приемником…

Иба все говорит и говорит, и голос его тонет в шелесте листвы и ленивом шепоте речки…

Эпилог.

Этот клуб, чердачный, прячущийся за неоновыми вывесками, всегда полутемный, привлекал весьма специфических личностей. Одинокие холостяки, пропойцы и поэты, безумные одиночки. Старые любители спокойствия и одиночества. И еще – блюза. Сюда ходили не только за хорошей и ничего не обязывающей компанией, дешевым терпким вином, стихами и сигаретным дымом. Сюда приходили за блюзом. Бессмертным блюзом. Особенно меломаны были рады, когда на сцене появлялся странный дуэт – любимцы публики, выступающие тут раз - два в будни, и безвылазно сидящие в зале в выходные. Сидящие, что характерно, отдельно от всех, за дальним столиком. Тех, кто пытался присоединиться, ждала лишь холодная вежливость. Этот столик никогда не занимался – никем, даже когда они на сцене, либо вовсе отсутствуют. Говорят, они и есть загадочные владельцы клуба, но никто не может ни подтвердить этого, не опровергнуть.
Сегодня была среда. И выступали сегодня именно предполагаемые хозяева. Безымянный дуэт, который почти никогда не видели на других площадках. Слепой изящный темнокожий саксофонист с длинными африканскими косичками немыслимого лилового оттенка, в зеркальных очках и белом строгом костюме. И огромный гитарист, в черном деловом костюме и белом плаще, накинутом на плечи. Гитарист носит огромные черные очки на пол-лица, но он, в отличие от напарника, зряч. Просто носит очки, и все.

Музыка…. Надрывный, на грани возможного, хрустальный звук саксофона, полный нечеловеческой тоски, словно бы музыкант уже дважды мертв, и вся боль этих жизней живет в нем. Звенящее, натянутое пение гитарных струн, словно в воздухе сталкиваются миллионы клинков, заставляя дрожать и рассыпаться хрустящими под ногами осколками воздух. Двое молчаливых музыкантов. Когда звучит музыка, кажется, что нет ничего, кроме неё. Ни клуба, ни посетителей с их эксцентричной поэзией, ни самих музыкантов. Только чистый надрыв блюза. Пение их душ. Но вот – замерший зал оживает. Растаяла в воздухе последняя нота. Музыканты кланяются, убирают инструменты, и уходят к своему столику. Слепой саксофонист, безошибочно находящий дорогу между столиков, словно он еще более зряч, чем все прочие, на секунду замирает, потом находит стул и садиться. Его напарник – гигант, бесшумной тенью (и как ему это только удается?) просачивается в тот же угол на секунду позже, и присаживается напротив. Они молчат. Слепой блюзмэн курит маленькую вишневую трубку. Гигант глядит на кольца дыма. Они думают – оба об одном и том же. О неизвестности. Это их излюбленная игра – пытаться вспомнить, откуда же они все таки помнят друг друга. Откуда саксофонист точно знает, что сидящие на носу друга очки скрывают острые желтые глаза, никогда им не виденные, невесть как попавшие с морды неведомого зверя на его гордое самурайское лицо. Откуда знает гитарист, что его друг слеп от рождения, но ощущает в воздух то, что доступно только им, если они не разу не говорили об этом, а просто поняли друг про друга все с первого раза? Кем они были? Кто они сейчас?
Память молчит. Память уже дважды мертва. Но не будем об этом. Сейчас есть только блюз. Их блюз, невероятный блюз. И абсолютное знание всего друг о друге. И витающий в здании клуба уже три дня аромат, ощущаемый ими сквозь терпкий сигаретный дым – странная свежесть, запах горящих в костре осенних листьев и мокрого морского песка…