Игры, в которые играет…
Автор: Leyana
Фандом: Bleach!
Жанр: да ну какой жанр, о чем вы? Допустим, романс с юмором. ПВП (это первое предупреждение).
Персонажи: Гин/Изуру
Рейтинг: НЦ
Дисклеймер: не мое, и слава Богу.
Предупреждение: ООС
Примечание: написано для Блич-кинка (это второе предупреждение).

1

Нет, конечно Изуру мог отказаться. Теоретически. Но какой шинигами в здравом уме отказался бы выполнить вежливую просьбу Ичимару, да еще сопровожденную неизменной улыбкой – наверное, кроме Кучики-тайчо. Но Изуру – не Кучики-тайчо, поэтому пришлось согласиться. Так что теперь Кира плелся за невозмутимым капитаном и мрачно раздумывал, как, оказывается, трудно быть лейтенантом этого странного человека.
За несколько месяцев службы капризный и ехидный без меры Ичимару успел замучить фукутайчо дурацкими просьбами: то ему новую пачку бумаги (куда только девает – сам ведь не пишет ничего, сваливает дела на заместителя!), то прозрачную чернильницу вместо обычной, а то посреди рабочего дня вынь да положь оданго. К слову, сладости Ичимару любил, кажется, даже больше, чем издевательства над окружающими. Во всяком случае, попив чаю с принесенными расторопным Кирой данго, капитан на некоторое время успокаивался и молча наблюдал за ним.
- О чем думаешь, Изуру? – тягучий голос влился в уши – Кира даже не сразу сообразил, что следует откликнуться. Потом спохватился и, вежливо улыбаясь, спросил:
- Скоро ли мы придем?
- Скоро, Изуру, - Ичимару неожиданно подхватил его под руку. – Не отставай, а то тебя съест кто-нибудь из местных.
С последним утверждением Кира волей-неволей согласился. Десятый район Руконгая был не самым лучшим местом для увеселительных прогулок, но тайчо – весь день бывший непривычно тихим – вдруг решил, что хочет посетить квартал красных фонарей, расположенный где-то в этих краях. Поймав озлобленный – и, в то же время, какой-то забитый – взгляд прохожего, Кира подумал, что не стоило идти в форме, и порадовался, что он не один. Непонятно, зачем вообще капитан потащил его с собой – сказал, что для охраны, но кто кого охранял на самом деле?
В борделе Изуру раньше никогда не был, так что вскоре начавшиеся специфического вида строения разглядывал с искренним любопытством. Густо накрашенные девицы с невообразимыми прическами – такие можно было видеть только на особо церемонных приемах, на которых сейретеец бывал в далеком детстве – соблазнительно улыбались, обещая незабываемую ночь; самые смелые протягивали руки сквозь деревянные решетки, так напоминающие тюремные. Алый свет очень странно исказил черты лица Ичимару, когда тот остановился перед очередным ограждением.
- Изуру, посмотри, - он кивнул на очаровательную грустную девушку, одну из немногих обладательниц светлых волос. Кира послушно посмотрел: девица оказалась даже привлекательней, чем при беглом взгляде – тонкие черты лица, огромные блестящие, будто наполненные слезами глаза, красивый изгиб длинной шеи и стройная фигура.
- Мне кажется, эта подойдет, - проговорил тайчо, обращаясь не то к Кире, не то к подбежавшему суетливому человечку. – Она похожа на тебя, Изуру, - добавил он, поворачивая лисью морду к лейтенанту. Кира смутился, потом разозлился на себя: пора бы уже привыкнуть к шуточкам капитана, который при каждом удобном и неудобном случае норовил сравнить его с женщиной.
Рейацу девушки была очень отчетливой, но довольно слабой – наверное, голод ее мучил, но для поступления в Академию ей бы духовной силы не достало. Подчиняясь уставу, Кира обыскал ее – вдруг в рукаве бесстыдно яркого, совершенно не подходящего бледной внешности, кимоно прячется отравленный нож или что-нибудь похуже? – естественно, ничего не нашел и пустил в отведенную для дорогого гостя комнату.
Лейтенанту почти два часа пришлось сидеть под дверьми, но, как ни странно, он ни разу не услышал стонов или вздохов и в конце концов заподозрил, что капитан уснул или сбежал. Однако, когда он уже оценивал вероятность того или иного исхода, створки раздвинулись, выпуская девицу, явно… потрепанную: пшеничные волосы распущены, косметика, больше напоминающая грим, размазалась. Она бросила отсутствующий взгляд на Киру и, на ходу запахивая одежду, побрела по коридору.
Несколько озадаченный Изуру вполз в пропахшие благовониями и неизменными сладостями покои, сел у порога, едва не уткнувшись лбом в пол, спросил:
- Прикажете сопроводить Вас домой?
- Глупости какие, - мурлыкнул Ичимару. – Мы здесь на всю ночь.
От такой новости Кира невольно сказал «Э-э…» и поднял глаза на руководителя. Тайчо, в одной только юкате (откуда только взял ее), разлегся посреди комнаты с предовольным лицом. В полумраке бесцветная кожа будто светилась, скрадывая его некрасивость; обычное хищное выражение казалось мягким и сытым.
- Не сиди там, Изуру, пойди сюда, - он поманил лейтенанта. – Хочешь данго?
Пришлось взять липкое, подтаявшее лакомство – Кира уже успел уяснить, что «хочешь» означает «бери». Ичимару бесцеремонно разглядывал его, так что есть совсем расхотелось, несмотря на то, что обедал он давно; Изуру нервно запихнул в рот сладкий шарик, чуть не подавившись. Улыбка капитана стала неприлично широкой, буквально от уха до уха – такого Кира еще не видел; едва ли кто-то другой смог бы повторить это. Чтобы отвлечься от гримас начальства, он начал рассматривать комнату; впрочем, ничего особо интересного не увидел: плетеные циновки, странно узкий для подобного места футон у дальней стены, на которой висели свитки с неправильно выписанными иероглифами. Светильники уже почти догорели – здесь, кажется, экономили на масле для них.
Кира машинально взял подсунутую капитаном вторую палочку с данго. Ичимару полюбовался тем, как он жует, и сказал, растягивая гласные:
- Изуру, ты та-акой хорошенький.
Лейтенант поперхнулся и выронил сенбон – сладость, размазываясь, скакнула по руке. Тайчо внимательно проследил за ней взглядом, потом вдруг сверкнул неправдоподобно алыми глазами, цапнул Киру за руку и провел змеино-длинным языком по белой коже. Изуру онемел, только растерянно хлопал глазами. Капитан со вкусом облизывал его предплечье… и почему-то совсем не хотелось отодвигаться. От Ичимару пахло сладко, куда слаще, чем от самой этой комнаты, и пряно… а еще от него шел жар, словно бы он был очагом, которого не было предусмотрено в этом заведении, отчего здесь было прохладно в эту свежую и дождливую – по крыше стучали капли – ночь…
- Господин, прислать другую девушку? – раздался за дверью противный голос, от которого вздрогнул даже Ичимару, не говоря о лейтенанте.
- Не стоит, я хочу просто отдохнуть, - помедлив, недовольно откликнулся капитан.
- Может, чего-то желаете?
- Принесите еще данго… - тоном, знаменующим обычно рождение нового каверзного замысла, пропел Гин. Кира почуял неладное и, нацепив милую извиняющуюся улыбку, попытался отползти к двери. Не тут-то было: Ичимару бесцеремонно сгреб его в охапку, опрокинул на циновку – не на спину почему-то, а на бок – и, лизнув губы, похабно осклабился:
- Сладкий мальчик…
- Тайчо, Вам не кажется, что целоваться с Вами не входит в мои обязанности? – Кира очень старался, чтобы голос не дрогнул, и ему это даже удалось. Не очень ему нравилась складывающаяся ситуация; спать с капитаном он вообще-то не планировал, но тот, кажется, думал иначе: пока одна рука держала запястья лейтенанта, каким-то загадочным образом – неужели шунпо? – оказавшиеся заведенными за спину, другая по-хозяйски уверенно гладила бедро. Нет, Кира не боялся тайчо – сложно бояться человека, который у тебя на глазах поедает сладости, натуральным образом, даже вслух иногда, мурлыча. Однако что-то подсказывало ему, что не стоит заводить внеслужебные отношения с Ичимару: ками знает, куда это может завести…
- Господин, Ваши данго, - на этот раз Изуру даже обрадовался сочащемуся лестью голосочку – капитан выпустил его и поднялся, чтобы взять поднос у нетерпеливо пританцовывающего в дверном проеме служки с любопытными, ох, какими любопытными глазами. Однако радость была недолгой: Ичимару задвинул створки, заодно поставив кеккай и смерил поднявшегося на ноги Киру долгим, откровенно раздевающим взглядом. И только тогда ответил на вопрос:
- Разумеется, Изуру, ты не обязан со мной целоваться. Но зато ты обязан мне подчиняться. Что будет, например, если я прикажу тебе раздеться?
Фукутайчо замер, осознав, что его поймали. Разумеется, он не мог ослушаться прямого приказа; нерабочего времени для лейтенантов не существовало, так что Ичимару был волен командовать им хоть круглые сутки. Наверное, все эти размышления отразились на лице Киры – ухмылка Гина приобрела торжествующий оттенок:
- Выполняй.
Кира чуть помедлил, но нарушить устав не посмел, только спросил, позволив некоторому количеству недовольства прорваться в голос:
- Можно мне хотя бы зайти за ширму?
Ичимару милостиво кивнул и сел, скрестив длинные худые ноги. Означенная ширма, обтянутая не рисовой бумагой, а тканью в пошлый цветочный рисуночек, покорно ждала в углу. Раздеваться за ней оказалось не очень удобно – Кира пару раз чувствительно стукнулся локтями о стену, и вышел к капитану уже не обиженный произволом, а немного злой.
Ичимару осмотрел его и зааплодировал – звук был, словно бумага рвалась:
- Хорош, хорош, - встал, подошел к насупленному лейтенанту, обхватив сухими ладонями лицо, поцеловал. Кира, даже не подумав разжать губы, смотрел куда-то сквозь него.
- Изуру, дай мне тебя поцеловать, – неожиданно тихо и мягко сказал Гин.
- Это приказ? – равнодушно поинтересовался Изуру.
- Нет.
Такого юноша не ожидал – неверяще глянул в открытые, странно серьезные красные глаза, пугающе сочетающиеся с неестественной улыбкой. Ичимару пояснил:
- Я могу приказать, но это неинтересно. Я хочу, чтобы ты сам мне отдался.
Кира сначала возмутился – с чего это он должен отдаваться капитану? Он ведь не игрушка! Но потом подумал… Капитан, стоявший непозволительно близко, был горячим… и сладким, наверное, от этих дурацких конфет, которые он употреблял в безумных количествах… и в кои-то веки не подшучивал над заместителем, молча ожидая его решения. К тому же тело вздумало намекать, что давно не получало ласки, ни от женщины, ни от мужчины. Изуру скривил губы и нехотя, внутренне коря себя за слабость, прижался к капитану.
Гин довольно мурлыкнул, словно получил новый десерт, медленно, пробуя будто, провел ладонью по белой спине, сжал ягодицу – тонкие когтеподобные пальцы впились в кожу, даже, кажется, в мышцу, оставляя следы. Кира, охнув, приоткрыл рот, чего, собственно, капитан и добивался: припал, как вампир, закусывая острыми клыками; тонкие губы, ставшие вдруг жесткими, начали терзать язык юноши. Лейтенант не сопротивлялся, но и не отвечал, подчиняясь влажному скользкому языку, тщательно исследовавшему, кажется, уже глотку.
Оторвавшись наконец, Ичимару глотнул воздуха и мечтательно пропел:
- Конфетка…
- Тайчо, Вы всех воспринимаете, как еду? – Кира все же не смог удержаться от ехидства, вызванного, впрочем, новой волной неудовольствия собой: тело послушно, ожидаемо реагировало на умелые движения чужих губ и осторожный массаж – теплые руки старательно проходились по пояснице, по бедрам, иногда спускаясь ниже и норовя нырнуть между ног.
- Всех, - довольно подтвердил Гин, вдруг приподняв его. Пришлось вцепиться в худые плечи – Кира не считал тонкие жилистые руки достаточно надежной опорой. – И выбираю самых вкусных.
- Не боитесь лопнуть? – ками, это была уже явная грубость – нарушение Устава, который лейтенант ценил превыше всего. Однако заглядывать сверху вниз в бесстыжие глаза Ичимару было настолько странно, что он на секунду забылся. Впрочем, тайчо только шире улыбнулся («Он вообще умеет быть серьезным?») и поставил его на ноги:
- Говорят, для сладостей у человека есть второй желудок.
«У Вас их, наверное, десяток», - в этот раз Кира благоразумно придержал мысли при себе, даже справился с лицом и – криво немного, но вполне успешно – улыбнулся в ответ:
- Каковы будут распоряжения?
Ичимару весело фыркнул, словно ему рассказали смешную, но давно известную шутку:
- Не надо играть со мной, Изуру, - он по-отечески – оказывается, этот змей и так умеет! – ласково обнял парня за плечи. – Я и сам могу с тобой поиграть.
Лейтенант вдруг осознал себя лежащим на полу – жесткая циновка чувствительно врезалась в выпирающие – наверное, Кира был излишне худ – лопатки. «Шунпо, точно шунпо», - уныло подумал он, осознав, что удрать не получится, даже если ему вдруг очень не захочется продолжать. Впрочем, кое-что наводило его на мысль, что «не захочется» - это сомнительная перспектива. Кира едва не взвыл, вовремя прикусив губу, когда пальцы Ичимару легко, мучительно легко коснулись напряженного члена сквозь тонкую материю набедренной повязки – которую капитан распутал за секунду, словно всю жизнь только тем и занимался.
Однако он даже не подумал заниматься возбужденной плотью – коварно усмехнулся, нарочно ведь так, чтоб Изуру понял, что это коварство, и взял шпильку с неаккуратными колобками из рисовой муки; сняв один, провел по груди, наклоняясь так низко, что длинный нос почти коснулся ямочки между ключиц. Суховатое данго неприятно крошилось, кунжутные зерна, ярко выделяясь, рассыпались по светлой коже. Гин слизывал лакомство, пугающе щелкая зубами – точно как мышкующая лиса – и довольно растягивая тонкие, мягкие сейчас губы; Кира покорно выгибался навстречу, с трудом удерживая стоны, когда острый язык с нажимом проходился по твердым соскам.
Скоро лейтенант стал липким, как одна большая подтаявшая конфета; в комнате было ужасающе душно, хотя и не очень жарко – зато въедливый, чадящий, будто их насыпали и в светильник, запах благовоний уже совсем не чувствовался, стало чуть легче дышать. Изуру даже притерпелся к напряжению, искусно поддерживаемому Гином – капитан тщательно, словно стараясь не пропустить ни крошки, облизывал сладкое от лакомства тело, постепенно спускаясь по животу вниз.
Горячие пальцы вновь коснулись давно требующего внимания члена… и Кира сквозь волну нахлынувшего удовольствия почувствовал, что они покрыты чем-то теплым, скользким и – опять же – липким. Содрогаясь от сладких – сладких, как эти дурацкие конфеты – судорог, он неуклюже приподнялся на локте: Ичимару, хищно скалясь, неспешно обмазывал его гениталии анко. Изуру сначала вытаращил глаза – удивление даже отвлекло его от всего остального, – потом понял – и предвкушение наслаждения оказалось куда как острее, чем ощущения от прикосновений; он подался к ласковой руке и все-таки не сдержал стон, перешедший в крик, когда змеиный язык дразнящее прошелся по сочной головке.
За дверью что-то прошуршало, кто-то тихо хихикнул, и Кира заткнулся на полувыдохе, вспомнив, где они находятся. По створкам входа, затянутым коричневатой дешевой бумагой, метались и ползали тени – мимо ходили люди, то ли управляющий, следящий за порядком, то ли клиенты… Это изрядно смущало, так что Изуру до хруста стиснул зубы – кажется, из десны пошла кровь, во рту разлился металлический привкус, – чтобы не орать. Ичимару, так же методично, как и раньше, слизывал пасту с мошонки, иногда проводя неожиданно мягким языком по члену. Кира, закатывая глаза, смутно осознавал, что скоро судороги, вызванные действиями капитана, перейдут в настоящие конвульсии; не выдержав, он тихо застонал – из-за шума крови в ушах не услышав новый смешок за дверью, – умоляюще схватил Гина за плечо. Тот поднял на миг голову, сверкнув бешено-алыми глазами, – движения длинного языка стали быстрыми и резкими; Изуру хватило буквально минуты: открыв рот в почти беззвучном шипящем крике, он выгнулся – идиотские циновки оцарапали спину, – коротко и быстро кончил. Улыбка Ичимару расплылась до ушей, он с крайне довольным видом слизнул остатки анко, перемешавшейся со спермой, и, все так же скалясь, куснул обессиленного лейтенанта в шею.
Кира попытался сесть, но те самые жилистые руки, которым он так не доверял, подхватили его; Ичимару поднял безвольно обмякшее тело, отнес на футон, грациозно – и невозможно плавно для его угловатого сложения – прошел по комнате, на ходу стягивая юкату. Весьма характерный шум за стеной, очевидно, привлек его внимание: он постоял, по-птичьи склонив голову на бок и прислушиваясь, потом фыркнул, подхватил с крохотного столика пиалку и вернулся к немного отдышавшемуся Кире. Падающий сбоку тусклый свет обозначил на бледном, будто прозрачном теле какие-то блестящие пятна – Изуру вспомнил рассказы товарищей о том, что руконгайские шлюхи мажут руки маслом, чтобы их ласки казались нежнее.
Гин, словно продолжая цепь его мыслей, зачерпнул что-то из пиалки; по разлившемуся пряному запаху можно было понять, что это смесь ароматических масел, на вкус Изуру, совершенно не сочетавшихся: от резкого аромата даже глаза защипало. Ичимару, нимало не смущенный этим, поманил Киру; тот покорно сел – и уже через мгновение оказался на коленях у капитана. «Фокусник, тоже мне», - сердито подумал он, тем не менее, послушно разводя ноги. Гин прижал его к себе, обхватив за поясницу, чтоб не брыкался, погладил пах и ввел скользкий палец; смотреть на его лицо, не искаженное ухмылкой, было так непривычно, что Изуру зажмурился и чуть откинулся, чтобы не мешать движениям руки. Когда Ичимару добавил сразу два – это было… тесно и немного больно, – Изуру ахнул и прогнулся; капитан, оказывается, почти не держал его, так что юноша плавно завалился назад.
Насмешливо фыркнув – в очередной раз, – Гин отскользнул, приподнял Киру и вошел рывком, вызвав новый полувскрик-полувздох. Изуру с усилием выдохнул – уже когда легкие заболели, – обхватил капитана ногами, подаваясь навстречу; новая волна возбуждения прошла по позвоночнику, горячо сметая мысли. Ичимару, наклонившийся вперед, чтобы входить глубже, коротко, жарко, чуть не опалив, дохнул ему в грудь; притянул вдруг, вцепившись в плечи, текучим, но быстрым движением улегся на спину – так что Кира, все-таки заоравший от невыносимо-острой смеси резкой боли и наслаждения, оказался верхом и сначала замер. Капитан, положив ладони ему на ягодицы, чуть толкнул вверх, явно намекая, чтобы Изуру сам задавал ритм; Кира послушно двинулся.
Гин, еле заметно поднимая бедра, хрипло постанывал, шепотом приговаривая что-то; лейтенанту было недостаточно медленных, чувственных движений, и он пытался увеличить темп. Ичимару сдерживал Киру, крепко, почти больно схватив за талию, насмешливо взглядывая затуманенными алыми глазами из-под неестественно светлых ресниц… потом, кажется, его настроение переменилось: в глазах полыхнуло пламя – издевательская усмешка и уверенность. Он ехидно растянул губы, ссадил с себя нетерпеливо фыркающего Изуру; подчиняясь красноречивым жестам, тот уткнулся лицом в футон, невольно сжался в предвкушении.
И вновь ему не удалось сдержать крик: Ичимару буквально вломился в услужливо предоставленное тело – ощущения были настолько пронзительными, что закружилась голова, а дышать стало совершенно невозможно. Приспособившись к перемене в поведении капитана, Кира – с некоторыми затруднениями – подумал, что «особо вкусные» люди, попадающие «на десерт» к Ичимару, просто везунчики. С каждым новым, все более сильным и глубоким толчком, Изуру словно терял себя в оглушающем удовольствии; закусил, чуть не продырявив вену, тыльную сторону кисти, приглушенно всхлипнул сквозь зубы.
Гин наклонился, прижимаясь грудью к спине, зашептал что-то в ухо; провел сухой ладонью по члену Киры, отчего у парня снова сбилось только-только выровненное дыхание. Лейтенант рывками подавался назад, и, будто в награду, Ичимару резче двинул рукой, прихватывая мягкими подушечками крайнюю плоть – еще несколько секунд, и Кира содрогнулся в оргазме, заливая обжигающей жидкостью ладонь капитана. Гин радостно ахнул, до синяков вцепившись худыми пальцами в его бедра, почти вышел и снова ворвался внутрь, еще раз, еще… Потом бархатно, ласково застонал и, отпустив потерявшегося в пространстве Изуру, плавно, словно стекая, улегся рядом, обхватил длинными руками… замурлыкал…
- Господин, может, чего-нибудь хотите? – проклятый голос раздался будто над ухом. Кира подскочил, истому и приятную расслабленность как рукой сняло.
- Нет! – не выдержав, рявкнул Ичимару. – Дайте отдохнуть! – и сердито проговорил: - В этих заведениях покоя не дождешься…
- Выбрал бы бордель подороже, - ляпнул Изуру, садясь и подтягивая колени к груди, сообразил, что сказал это вслух и замер. Капитан хитро сощурился, почти вернув свое обычное выражение лица:
- В дорогих борделях своя охрана, там бы не разрешили постороннему сидеть возле комнаты, занятой клиентом… тем более, зайти внутрь…
Кира почувствовал, как начинает дергаться глаз.
- Тайчо, ведь Вы это специально… - укоризненно протянул он. Ичимару откинул голову… и расхохотался, шершаво, неприятно, но гипнотизирующе; кое-как успокоившись, щелкнул недовольного лейтенанта по носу и наставительно сказал:
- Запомни, Изуру, простую вещь. Хотя я и выгляжу идиотом, я никогда не делаю ничего, не обдумав заранее раз триста.
Кира недоверчиво уставился на него, сердито сведя изогнутые брови. Гин картинно умилился:
- Ну до чего ты хорошенький, Изуру. Как девочка, право слово. Ну как можно тебя не пытаться соблазнить?
- Субординация… - заикнулся лейтенант. Несмотря на то, что его провели, как невинного ребенка, он не мог сердиться на этого клоуна. Тем более, что руки, зажавшие ему рот, были теплыми и мягкими – пусть даже кости казались длиннее, чем у нормальных людей, а суставы выпирали во все стороны. Ичимару отпустил его и смешно замахал руками, напомнив какое-то нескладное насекомое:
- Что за глупости, Изуру. Субординация, устав… прямо, как Кучики-доно: правила, правила, на уме одни правила. Ну-ка, вспомни главу Устава, запрещающую спать со старшим по званию.
Кира вздохнул, осознав, что переспорить капитана не удастся. Конечно, не было такого правила, так что правда, даже формально, была на стороне Ичимару.
- Вот видишь, - удовлетворенно заметил Гин. – Так что расслабься. Кстати, у тебя есть пара часов, чтобы поспать.
- С чего это Вы стали проявлять такую заботу?
- Ну-ну, Изуру, не ерничай. Не хочу, чтобы мой лейтенант появлялся в офисе с темными кругами под глазами. Так что спи – считай, это приказ, - он задумчиво – но с неизменной приклеенной ухмылкой – проследил, как Кира послушно ложится, и встал. – А я, пожалуй, потребую еще данго.
Лейтенант сонно – то ли он так вымотался, то ли действительно сработала капитанская установка – смотрел на его прямую спину, на юкату, которую тот неспешно натягивал. И, засыпая, тихо-тихо, чтоб Ичимару не услышал, пробормотал:
- Все-таки когда-нибудь Вы лопнете…

2

Предупреждение:
1) ООС
2) связывание (что вы, что вы, никакого принуждения), кровь
Примечание: строчено для себя любимого и для Neu, которая просила шибари. А посвящается Юусе Коджи, обладателю самого шикарного голоса на свете.

Кира много раз упрекал себя за эту слабость. Но сделать уже ничего не мог – попал, как муха в паутину. Что называется, расслабься и получай удовольствие. Он и получал, просто не в силах отказаться от предоставленной возможности.
Вот он – сидит посреди пустой полутемной комнаты, смиренно склонив голову, точно прилежный слуга, только вот улыбка – уверенная, нагло-довольная, точно у сытого кота – нет, у кицуне. Миг – и покажутся на голове белые ушки, обмахнет худые ноги белый пушистый хвост, щелкнут в пасти остренькие зубы…
Кира усилием воли прогнал наваждение и сделал шаг назад. Ичимару разглядывал его еще более прищуренными, чем обычно глазами (как он умудрялся так плотно сводить веки, наверное, хотел бы знать даже равнодушный ко всему Кучики); рядом лежали веревки, шелковые, разноцветные, красиво, будто нарочно, перепутанные. А с потолка свисал канат, украшенный хитрой петлей. Изуру много раз приходил сюда, прекрасно зная, что его ждет бурная ночь… но веревки? Нет, это был уже перебор; Кира еще попятился, уперся спиной в седзи и замер – алые глаза распахнулись, и гипнотизирующий взгляд вперился в него.
- Иди сюда.
Не просьба, не приказ – предложение. Но этот голос… когда из голоса Ичимару уходила издевка, когда он переставал сочиться ядом… он становился страшным оружием, полностью подавляющим волю. Роскошный, обволакивающий – ласкающе-бархатный и одновременно пряно-металлический – невозможно устоять, невозможно не послушаться. И Кира слушается – он всегда слушается, стоит Гину перестать изображать паяца и поманить лейтенанта своим тягуче-режущим – кажется, достает до самого сердца, до самых костей – голосом.
Вот и сейчас – покорно подошел к Ичимару, остановился, ожидая приказа. Гин поднялся, пугая особенно широкой и почти искренней улыбкой, обошел вытянувшегося по стойке «смирно» Киру; от капитана пахло сладостями – наверняка перед приходом лейтенанта успел слопать изрядную порцию, «для вдохновения», как он сам говаривал. Что-то там себе отметив в уме, Гин склонился к уху юноши и шепнул:
- Раздевайся.
Изуру покорно разделся, отнес вещи к стене – Ичимару не любил, когда он начинал проявлять свои аккуратистские наклонности, но, судя по канату, сегодня они будут мешаться под ногами. Кто бы что ни говорил, Кира был сообразительным мальчиком. Гин довольно хмыкнул, и лейтенант сделал вывод, что его заключения правильны. Это не особо радовало – не очень-то он горел желанием быть подвешенным к потолку, – но все затеи подобного плана посредством стараний Ичимару обычно кончались вполне замечательно… да и любопытство, надо признать, сделало свое дело.
Гин стянул хаори, издевательски наброшенную поверх простого шелкового кимоно, надетого, кажется, на голое тело – во всяком случае, когда пола распахнулась, неприлично высоко обнажив белую ногу, Кира не заметил под ним сорочки.
- Дай-ка сюда свои пальчики, Изуру, - ехидно пропел мужчина. Кира покорно подставил руки, поморщившись, когда резким, ломаным движением они были сведены вместе так, что локти соприкоснулись. Гин сноровисто перехватил запястья одной из самых длинных веревок, несколькими витками закрепил руки в таком положении – узел болезненно врезался во внутренний сгиб локтя – и заставил поднять их. Ловкие пальцы затянули на перемотанных запястьях канат, и Кира уткнулся лбом в собственные задранные вверх предплечья; обзор, естественно, значительно сузился.
Изуру вздрагивал всем телом, чувствуя, как тонкие, но крепкие – ни растянуть, ни порвать – веревки опутывали тело; скоро торс оказался покрыт крупной сеткой, узелки на перекрестьях впивались в кожу. Но Ичимару на этом не угомонился: встав перед лейтенантом на колени – в такой позе он совершенно точно напоминал угловатого богомола, – начал обматывать ноги. В итоге Кира был почти лишен возможности двигаться: веревки не держали, но сдерживали, едва не прорезая плоть при малейшей попытке шевельнуться.
«И почему я позволяю все это с собой проделывать?» - задумался Изуру, превозмогая болезненное возбуждение – вызванное сочетанием неприятной саднящей боли, онемения в уже затекающих руках и смутного пока удовольствия от почти нежных прикосновений Гина. А еще предвкушением, которое всегда было острее, чем реальные ощущения – до тех пор, пока Ичимару не брал его, всегда входя резко и сильно.
Словно отвечая на немой вопрос, шероховатая ладонь легла на низ живота, вызывая тягучую густую волну, скользнула вниз, длинные пальцы с холодными подушечками медленно, со вкусом прошлись по члену; Кира прогнулся, несмотря на то, что сетка врезалась в тело, оставляя на молочной коже багровые следы. Гин хмыкнул ему в ухо, прижался к спине – его дыхание было ровным и тихим, но через тонкий шелк хорошо чувствовалось, насколько он возбужден. Впрочем, для Ичимару, обладавшего железной выдержкой – следствием его отчаянной любви подольше поиграть с попавшей в лапы жертвой, – это не представляло особой проблемы.
Он совсем не торопился, неспешно кружил около жмурящегося и стонущего лейтенанта, кончиками пальцев водя по расцвеченной алыми и лиловыми полосками коже. Кира, шипя сквозь стиснутые зубы, изгибался с определенным трудом: во-первых, веревки по-прежнему безжалостно стягивали его, стоило хоть чуть-чуть изменить положение, а во-вторых, все планомерно немело, лишая его последней возможности управлять собой.
Наконец, Гин зашел за спину, глухо постучав и поскрипев чем-то, уверенно взял Киру за бедра, заставляя развести ноги. Изуру незамедлительно понял, почему обвязка торса не соединялась с веревками на ногах: иначе этот трюк просто бы не удался. Скользкие, неожиданно холодные пальцы проникли внутрь, вызвав придушенный всхлип.
Ичимару лениво двигал рукой, склонившись и касаясь носом шеи, тихо-тихо говорил что-то неразличимое; Кира тонул в его мягком голосе и чувственных ласках. Пальцы свободной руки прослеживали узор из веревок, прихватывали соски, проходились по бокам, вызывая сладкие судороги; рука обвивала тело, но не поддерживала – ноги Изуру подкашивались, и он повис на канате, неловко выворачивая руки, хватаясь за петлю. Свежепросмоленная, еще пахнущая пенька выдержала, зато, кажется, хрустнула потолочная балка; впрочем, Кира не очень заострил на этом внимание – судорожно мечущиеся мысли в данный момент сводились к краткому «Ну, когда уже, когда?!» и обрывкам нецензурных фраз очень неприличного содержания.
«Когда» все-таки наступило: Ичимару вытащил пальцы, положил на бедра горячие ладони и, притянув, вошел – не как обычно, а мягко и плавно. Кира, застонав, попробовал прогнуться в пояснице, но Гин обхватил его, не давая двигаться, резко толкнулся. Юноша снова всхлипнул, невольно сжимаясь, и вскрикнул тонко и высоко, ощутив, как гибкие пальцы легли на член, смыкаясь в кольцо.
Кира хрипел – голос отказывался производить нормальные звуки, - невольно все же подаваясь назад; веревки кое-где натерли уже до крови, балка определенно скрипела, грозя переломиться под весом тела; Ичимару размеренно, словно по счету, дышал над ухом, прижимался к спине всем телом, отчего перевязь еще больше натягивалась. Изуру был ему благодарен хотя бы за то, что канат оказался достаточно длинным, и не приходилось подниматься на носки – впрочем, наклоняться тоже не очень получалось.
От очередного резкого, почти грубого толчка по телу вновь прошла ошеломляюще горячая волна, одновременно с этим мягкие подушечки пальцев потерли головку – Кира со стоном выгнулся, дернувшись вперед, и тут же заорал от боли и наслаждения. Под врезавшейся веревкой лопнула кожа, по плечу потекла кровь, но Изуру этого уже не заметил, почти потеряв сознание, безвольно обвис – ощутимо хрустнули запястья. Он еще успел услышать, как рвано простонал напрягшийся всем телом Ичимару, и совсем отключился.
Кира пришел в себя, уже лежа на полу, над головой чуть сбоку покачивалась ослабленная петля. Ичимару размотал его ноги, наклонившись, провел языком по стремительно темнеющим следам; Изуру слабо охнул, с большим трудом сгибая закостеневшие колени. Руки по-прежнему были сцеплены, так что он мог видеть только Гина; сетка тоже никуда не делась, на ключице ощущалась царапающе-стягивающая пленка. Ичимару, однако, не собирался освобождать его от обвязки: медленно провел ладонью по груди, прижавшись, слизнул тонкую струйку запекшейся крови. Кира немного нервно дернулся, когда худые руки подхватили его бедра, и невольно задался вопросом: сколько он провалялся в беспамятстве, если Гин успел настроиться на продолжение банкета?
Ичимару вскинул его ноги на плечи, и стало как-то не до раздумий. В этот раз мужчина был куда осторожнее, позволяя прочувствовать каждое плавное движение; наклонялся вперед, входя глубже, целовал пересохшие губы Киры. Руки онемели совершенно и, в принципе, не беспокоили, а вот все остальное ныло, несколько заглушая приятные ощущения; Изуру тихо всхлипывал, пытаясь прижаться к Гину, тот рассеянно шептал что-то успокаивающее. Когда смутное ощущение возбуждения стало болезненно-острым, Кира рывком двинул бедрами навстречу – Ичимару ахнул, в красных глазах полыхнуло пламя; он по-кошачьи прогнулся, отпуская Киру, и кончил с долгим томным стоном.
Изуру недовольно заворчал, недвусмысленно изогнулся. Гин радостно фыркнул, уселся рядом с распластанным телом, приняв такой вид, будто это не он только что занимался тяжелым физическим трудом; подумав, погладил Киру по бедру, накрыл ладонью пах. Кира беззвучно стонал, даже не пытаясь шевелиться – он справедливо решил, что измученное тело ему не позволит; Ичимару, не прекращая ласкать его член, быстро распутывал веревки. Все же он немного не успел – выгибаясь в оргазме, Изуру еще успел ощутить, как лопается от давления пут кожа немного выше локтя.
Пока Кира приходил в себя, Гин спешно накладывал исцеляющие заклинания. Изуру с трудом сел, критически осмотрел себя, недовольно покосившись на ярко-розовые следы на месте едва затянувшихся ран, и сердито заявил:
- Чтобы я еще раз сюда пришел… - Ичимару не дал договорить, лисой прильнул к Кире, поцеловал, слизывая кровь с треснувшей губы.
- Не ворчи, Изуру… - сыто и оттого добродушно проговорил Гин, оторвавшись. Потом сменил тон и протянул напевно:
- Все равно ведь придешь… Как же иначе..?
Кира вздохнул, сдаваясь; капитан был прав – Изуру прекрасно понимал, что действительно не сможет отказаться. Стоило поддаться слабости… и теперь регулярно приходится по утрам отдирать себя от футона не в переносном, а в буквальном смысле – Ичимару очень любит игры со сладостями; иногда Кире кажется, что еще немного – и они оба станут большими конфетами. А этот голос… нет, Изуру решительно не смог бы отказаться от иллюзорной мысли о том, что этот особенный металлически-бархатный голос звучит для него одного.
- Пойдем в купальню, Изуру, - позвал Гин, поднимаясь и запахивая кимоно.
- А Вы уверены, что я вообще смогу встать? – едко поинтересовался Кира, продолжив разглядывание пострадавшего тела.
- Тебя понести? – капитан изобразил искреннюю заботу. Изуру представил себе это зрелище и решил, что вполне справится со сложной задачей перемещения себя по дому. Тем более, что по опыту он знал: Ичимару после купания совсем подобреет и соизволит долечить следы, оставленные на лейтенанте.
- Но на это я больше не согласен, - Кира красноречиво кивнул на сиротливо лежащие на полу решетки. Гин весело хмыкнул, пожал плечами:
- Нэ, Изуру, зачем повторяться? – он игриво глянул на подчиненного. – В следующий раз я придумаю что-нибудь еще интересней… - и, насвистывая, стремительно вышел.
Изуру вздохнул, натянул сорочку и поплелся за ним. Пожалуй, к следующему разу стоит прихватить с собой заживляющую мазь и попросить у Уноханы-тайчо какого-нибудь успокоительного средства…