Шаг вперед, два назад - или наоборот?
Автор: я
Жанр: вообще был недоагнстовый романс, но в конце всеж-таки получился флафф. Почему мне не стыдно?
Персонажи: Ренджи/Бьякуя
Рейтинг: НЦ
Дисклеймер: слава Богу, не мои Т____Т
Предупреждение: ну... ООС, наверное. С другой стороны, ярых ревнителей канона прошу помнить, что в обычной "жизни" Бьякуя-сама вполне похож на человека.
Посвящение: gygyli

Сам. Не верится… Он сам. Подкрадывается, в глаза заглядывает, снизу так – хаори убралась, кенсейкан убрался, рейацу давящая надменная убралась, и он сразу маленьким сделался. Змеей подбирается, полуулыбкой гипнотизирует… не может быть такого. Да и вообще, мужчины такими не бывают. Он же… он же как кукла, он же не человек. Тонкий, светящийся, глаза непрозрачные – одна сплошная тьма в лунном свете.
Да, не стоило столько пить. А ведь говорили, говорили – мол, допьешься ты, рыжий, до галлюцинаций. Вот, пожалуйста: бред налицо. И на лицо, и на плечи, и на руки – белыми пальцами гладит, татуировки прослеживает – от контраста в глазах рябит. Э-эй, больно же, что ж ты делаешь? Вот новость-то – теперь он еще и кусается. И целовать себя не дает. Странный глюк, честное слово, странный – сколько ни снился, всегда все позволял, а сам ничего не делал. А сегодня наоборот. Все, с выпивкой пора завязывать.
Вот змея же, змея – а так и не скажешь. Да это оборотень, не иначе – форму, как кожу, сбросил и перекинулся. Изгибается… нет, обвивается – стоит отвлечься, и стянет душные кольца. И пропал ты, лейтенант, а с тобой все твои немереные амбиции да непозволительные мысли.
Может, чего в выпивку подмешали? Нет, вроде ж начинал один, да и потом так никто и не пришел. Один потащился для чего-то в офис. Кто ж знал, что тайчо там окажется, бледный и решительный, как Рукия перед экзаменом – брови сводит, глазами своими темными прямо в душу смотрит… Ну кто в здравом – даже и, кхм, слегка нетрезвом – уме подумал бы, что он не только окажется там, но еще и раздеваться начнет. Аккуратно так, плавно спуская косодэ с плеч – а плечи белые, хрупкие, каких даже у женщины не бывает…
Или, может, не стоило мешать сакэ с вином? В прошлый раз после такого виделась всю ночь гнусная лисья улыбка. В этот – змея с лицом капитана. Обезьяна ты, вот тебе и мерещатся звери. Обезьяна, да еще и ненормальная: сорок лет сходил с ума, гоняясь за идеалом – а тот взял и рассыпался на осколки… на лепестки сакуры. Есть от чего спятить, в самом деле.
А-а, это тайчо его об стенку приложил, вот он и бредит. А что? С того сталось бы – шандарахнул рейацу за явление пред светлы очи в неподобающем виде, а лейтенант теперь должен мучаться с этим странным глюком… Хотя – почему мучаться? Даром, что повадки у него, как у заправского демона-змея, выглядит все одно как капитан. Улыбаться даже перестал – и то хорошо, так больше похож. Можно перехватить руку, прижать к губам – змея прячет холодные глаза за тяжелыми человеческими веками, но выскользнуть не пытается, жмется ближе. Главное, чтоб не кусала больше – кто знает, какой яд таится в заостренных клычках? – и пусть, что хочет, делает.
Вот странность: рейацу не давит – какая у галлюцинации рейацу? – а барьер вокруг комнаты чувствуется. И кто его поставил? Точно, надо бросать пить, и так уже мозги в труху превратились. Но это потом, завтра, а сейчас… сейчас… Ох ты, черт…
В широком больничном кимоно, с распущенными волосами и расслабленным печальным лицом капитан был… непривычным. Неузнаваемым – Ренджи первый раз видел его без кенсейкана. А еще – без дурацкой игрушки на голове и этого вечного каменно-кучиковского выражения лица – он оказался непозволительно юным. Ренджи невольно задумался, насколько глава Великого клана старше своего лейтенанта-оборванца – и старше ли?
Он спал беспокойно – раненые всегда беспокойны – ресницы дрожат, губы приоткрыты, чтоб выпускать сорванное дыхание, лоб то и дело перерезает тонкая морщинка… Ренджи рискнул нарушить субординацию – ну, не убьет же, если и очнется, – пересел на кровать, убрал упавшую на губы прядь волос, поправил подушку… И задумался, глубоко и неприятно.
Рукия осталась жива, но… но благодарить за это следовало кого угодно, кроме ее брата. Впрочем, винить его в случившемся Абараи перестал. Капитан показал себя не прежним высокомерным типом – что бы там ни говорил рыжий нахал, – а совершенно запутавшимся человеком. Конечно, требование казнить девушку было явным перебором, но то, что он сделал на скале Соукьеку, в глазах Ренджи в какой-то мере искупало его поведение.
Бьякуя тяжело вздохнул и пошевелился, словно пытаясь перевернуться набок. Бледное, едва не прозрачное лицо вызывало жалость; Ренджи, легонько касаясь, проследил пальцем темные круги под глазами, провел ладонью по щеке. Потом, не удержавшись, наклонился и поцеловал тонкие, холодные почти губы – показалось, Бьякуя приоткрыл глаза. Да нет, показалось. Еще раз поправив подушку, Абараи заторопился в офис – лирика лирикой, а работа простаивать не должна.
Голова болела, как будто с вечера по ней потоптался весь одиннадцатый отряд и маюревский банкай в придачу. Нет, банкай прогулялся во рту, оставив мерзкий привкус и, надо думать, запах. Да еще плечо затекло; Ренджи с большим трудом повернул голову – шея тоже затекла – и узрел рассыпанные по руке темные волосы. Раскрашенную узорами грудь пересекала неприлично белая рука. Это изрядно его озадачило: вроде пил в одиночестве, никто не пожелал составить компанию страдающему лейтенанту. Откуда же взялся случайный любовник? И почему… почему, Менос побери, он лежит на татами в офисе собственного отряда?!
- Ты проснулся… - хрипловато сказал мужчина, поднимая голову. Глядя в лиловые глаза, Ренджи вспомнил весь свой богатый запас нецензурных слов – а заодно то, что опрометчиво посчитал пьяным бредом.
- Капитан… - сдавленно пискнул он. Бьякуя чуть сжал губы – так, что на них появились морщинки – и, ничего не сказав, грациозно поднялся. Ренджи, растерянно наблюдая, как он аккуратно, без суеты одевается, пытался собрать конечности в кучу; чувствовать себя лужицей было не очень приятно, но иначе не получалось.
- Зачем..? – бросив безрезультатные попытки встать или хотя бы сесть, выдавил он. Кучики набросил хаори и повернулся к двери, потом уже обронил – как всегда, ровно и холодно:
- Ты все же победил. Я признаю это, - и вышел, только шарф в руке по сквозняку взметнулся. Ренджи ошалело захлопал глазами. Странным способом Вы свое признание высказываете, капитан. Как будто ребенку, победившему в игре, дали желанную игрушку – знал ведь, что желанную, не мог же не замечать всех украдкой брошенных взглядов и неосторожных слов.
При взгляде на капитана Ренджи охватывала злость. Безотчетная, но холодная и хорошо поддающаяся контролю. И то хорошо – иначе сорвался бы, выпустил на него Забимару… или прижал к стене и зацеловал до полусмерти – а потом Сенбонсакура, и все, пропал наглец. Сгинул в объятиях Смерти – белолицей, холодноглазой, равно… нет, бездушной. Впрочем, иногда Ренджи думал, что уж лучше так, чем идти в трех шагах сзади и смотреть неотрывно в складки материи, прикрывающей длинную шею. Или беззастенчиво – пока пишет отчет и вроде бы не видит – пялиться на холеные руки в этих странных перчатках. Или… много чего «или» - есть на что посмотреть.
Обычно Абараи старался скрывать это навязчивое стремление – рассмотреть каждую деталь, подметить каждую мелочь – вдруг пригодится, а если нет, сохранить в памяти, уточнить являющийся во сне дразнящий образ. Но в последнее время не то он стал рассеянным, не то подсознание шутило с измученным лейтенантом – обращенные к капитану фразы все чаще смахивали на дерзость, а то и на скрытый вызов, взгляды порой бывали настолько откровенны, что это пугало самого Ренджи…
Кучики же успешно делал вид, что ничего не замечает. Его лицо было еще более непроницаемым, чем раньше – он совершенно не позволял себе проявлять даже отголосков каких-то чувств. И шутить он перестал – а мог ведь, иногда ронял небрежно замечания, от которых Ренджи сначала бросало в холодный пот, а потом, ловя на губах Кучики легкую тень улыбки, он понимал, что его провели, и начинал смеяться. Только-только установившиеся отношения рушились на глазах. Обстановка в шестом отряде накалялась: рядовые, шкурой чувствуя молчаливую пикировку между капитаном и лейтенантом, слушались беспрекословно, только чтобы не попадаться лишний раз на глаза и без того смурному начальству.
Ренджи заставлял себя расправлять плечи – при Кучики иначе нельзя, стоит дать слабину, и раздавит его аристократическим презрением – и поднимал лицо к небу, чтобы не смотреть на капитана. (Не получалось – взгляд поневоле возвращался к лицу, до боли знакомому, до боли далекому – но теперь хотелось не только греть его в ладонях, целуя надменно сжатые губы, но и раскрасить румянцем пощечин бледные скулы.) А ночами Ренджи почти не спал, думая, как же по-идиотски все получилось. И что если Рукию казнят, то он первый зверем бросится на главу клана Кучики – не глотку, так руку перекусит. А Укитаке-тайчо, до потери сознания волнующийся за свою подопечную, потом похоронит защитника ее несуществующей свободы.
После обеда Ренджи вызвали в четвертый отряд. Он понуро поплелся в госпиталь, пытаясь придумать, кому он там понадобился; голова уже не болела, но соображалось по-прежнему плохо.
Унохана-тайчо, как обычно, говорила тихо, мягко, прикрывая большие блестящие глаза – словно прятала таким образом свою мощную рейацу. Ренджи был ей за это благодарен – помятый, уставший и потерянный, он не выдержал бы ни чужого взгляда, ни чужой силы. Слова проскальзывали мимо сознания, ну да слушать пока не было нужды: глава медкорпуса излагала диагноз Кучики-тайчо, которым Абараи не особо интересовался – капитан жив, цел, а остальное неважно. Однако потом пришлось сконцентрироваться. Так же мягко и ровно Унохана перешла к заданию, которое по согласованию с Ямамото-сотайчо перекладывали с плеч какого-то офицера-медика на лейтенанта шестого отряда.
Ренджи уставился на нее, не веря своим ушам. Наблюдать за Кучики-тайчо? Еще и поселиться у него дома? Он чуть не ляпнул вслух, что руководители из ума выжили – нельзя им с Бьякуей под одной крышей находиться: Ренджи вспомнит, что он бродячий пес, и загрызет еще, чего доброго, того, за кем сорок лет охотился да так и не поймал. Потом сдержался все же и заверил, что все сделает по высшему разряду. А можно успокоительного какого-нибудь слабого флакончик, а то надоело сакэ лечиться? Унохана вздохнула, но дала баночку с таблетками и наказала позже пройти обследование – негоже офицеру Готэй 13 в таком состоянии на службу ходить.
Абараи времени терять не стал, направился сразу в поместье Кучики. Что-то тут не то, подсказывали сразу и логика, и интуиция. Темните Вы, тайчо, пытаетесь обвести лейтенанта вокруг пальца – а зачем, спрашивается? И зачем, если выполняли придуманную себе обязанность, надо было так соблазнять томным выражением лица и нарочито плавными движениями? Зачем надо было так стонать и подаваться навстречу? Зачем, выгибаясь и прижимаясь ближе, кусать плечи и царапать спину лейтенанту? Зачем, зачем, зачем? Чтобы создать иллюзию искренности? Не верится. Не по-кучиковски это. По-кучиковски – это показать что ты, шавка руконгайская, пыли из-под маленьких ножек аристократа не стоишь, но раз уж выиграл – получи свою награду. Не подавись только. Значит, не за этим. Но тогда… неужели можно надеяться на взаимность?
Иногда Ренджи казалось, что капитан – хотя бы мысленно – отвечает на его порывы. В конце концов, Кучики тоже человек – хотя зачастую и возникали в этом сомнения. И ему тоже нужно с кем-то сблизиться – с сестрой не получилось, это было заметно, – хотя бы физически. Кстати, физического контакта он не избегал, как можно было бы подумать. Ренджи сам в этом убедился.
Дежурства в Руконгае всегда не сахар, а в ту ночь еще и холодно было, словно вернулась промозглая и ветреная зима Сообщества. Ренджи отчетливо видел, что капитан мерзнет – у него даже губы побелели, и двигался он с явной неохотой. Абараи сам не понял, что на него нашло – в один шаг преодолел эти три уставных, обнял, прижал к себе, делясь теплом. (Благо, никого рядом не было, чтобы засвидетельствовать компрометирующую сцену.) Кучики не дернулся, не попытался высвободиться, так и замер в руках лейтенанта – холодный, но, верилось, только телом, и не отстраненный, а просто спокойный. Еще и голову к плечу склонил, словно подремать хотел. Ренджи вытерпел несколько минут пытки близостью, потом скользнул рукой со спины на талию… и Бьякуя шевельнулся, царапнув шею кенсейканом, будто сигнал подал – Абараи послушно отпустил, отступил назад. Капитан – даже ресницы не дрогнули – повернулся и продолжил так бестактно прерванный обход; Ренджи последовал за ним. А потом не раз укорял себя за то, что не решился поцеловать. Вдруг от него этого и ждали?
Капитан, кажется, был не очень доволен решением руководства; впрочем, внешне это никак не выразилось. Лейтенанту приготовили футон в маленькой комнате и сытно накормили – наверное, в первый раз с начала вторжения он нормально поел. Это несколько примирило его с необходимостью наблюдать за объектом своих противоречивых страстей.
Небо, хмурившееся еще с утра, спряталось в свинцовых клубах, более похожих на дым, чем на облака. Внимание Ренджи привлек шум дождя, и он выглянул в окно. Металлические планки, ломаными линиями пересекающие круглое отверстие, приятно остужали пылающую от размышлений о Кучики щеку. Немного смущало то, что стена, будучи наружной, оказалась неуютно холодной и будто бы сырой; насчет последнего Ренджи не был уверен, но плечо, которым он прижимался к ней, уже заледенело почти до ломоты. Еще немного полюбовавшись на тяжелую серую завесу, накрывшую город, он решил, что надо навестить тайчо – не зря же его сюда определили в приказном порядке, наверное, какая-то есть в том нужда, – развернулся… и узрел оного собственной персоной.
- Ты любишь дождь? – удивленно – уже одно это несколько смутило лейтенанта – спросил Кучики, поправляя небрежно наброшенное на плечи кимоно. Ренджи невольно отметил, что оно одно стоит больше, чем все абараевские юкаты вместе с ним самим.
- Нет, - он вновь бросил взгляд за окно – больше для того, чтобы не смотреть на это дорогое кимоно, на держащие его изящные руки, на белую кожу в вырезе сорочки… И, видимо, поэтому пропустил момент, когда капитан оказался совсем близко, прижал к стене; Ренджи даже как-то забыл, что она холодная, моментально стало жарко и душно. Обычное каменное выражение лица Бьякуи сейчас пугало даже сильнее, чем обычно – а потом надменные черты смягчились, отчего Абараи ощутил желание бежать куда подальше. Осуществить это благое намерение ему не дали: капитан обхватил за плечи, зарылся лицом куда-то в шею; почувствовав прикосновение языка к плотной из-за краски коже, Ренджи осел на пол – ноги отказывались держать его. Одно дело – спьяну, принимая все происходящее за очередной тяжелый сон, и совсем другое – вот так, когда непробиваемый и недосягаемый капитан сам…
Определенно, Ренджи сходил с ума. Кучики, кажется, тоже – опустился следом, притянул растерянного лейтенанта, проследил языком татуировки на лбу; это было щекотно и мокро, и Абараи невольно морщился. Бьякуя провел губами по виску, спустился к уху.
- Зачем? – прохрипел Ренджи, невольно вспомнив утро, не удержался и добавил: - Только не говорите эту ерунду про победу и поражение.
- Тебе обязательно слышать ответ? – так же хрипло проговорил капитан, аккуратно сдвигая полу его юкаты; ладонь дразняще скользнула по бедру.
- Обязательно, - неожиданно – даже для себя – твердо ответил Абараи. И подумал, что его, должно быть, сильно переклинило, раз уж слова Бьякуи казались ему важнее совершенно очевидной возможности повторить вчерашнюю ночь. Кучики застыл, медленно выдохнул, потом отпустил его и поднялся, невозмутимо поправляя одежду. Ренджи окончательно сполз по стене, уставился снизу вверх в мраморное лицо; поймать взгляд не получалось, и это… раздражало.
- Спокойной ночи, Абараи-фукутайчо, - равнодушно обронил капитан и вышел. Ренджи, подавив горький смешок, ткнулся лицом в стену. Ну конечно, великий Кучики-тайчо никогда не признает, что разделяет мысли и желания – о, ужас! – своего лейтенанта. Неужели же Вам, капитан, проще сделать, чем озвучить причину своих действий? Хотя, где это видано, чтобы Кучики Бьякуя объяснял свои действия какому-то руконгайскому оборванцу? Вот и приходится ходить вокруг, подкрадываться – не то охотишься на него, не то от него убегаешь…
Постепенно отряд привык к немного неуклюжему шумному руконгайцу; рядовые, принявшие его в ряды «своих», радостно здоровались, офицеры, признавшие его силу, почтительно кланялись. Отчеты о происшествиях теперь несли не прямо на капитанской стол, а отдавали лейтенанту; он же занимался всеми чрезвычайными ситуациями (вроде внеплановой медицинской проверки, которая традиционно внушала шинигами ужас) и нарушениями Устава. А уж за то, что драчуны из одиннадцатого перестали задирать дисциплинированных бойцов шестого, Ренджи благодарили все.
Кучики тоже немного привык к совершенно неподходящему для него лейтенанту. Теперь, завидев Абараи – даже если тот был не в форме, а в одной из своих потертых ярких юкат, – он уже не морщил изящно чуть вздернутый нос, а вежливо здоровался и бросал пару общих фраз. Ренджи бы радоваться – но каким-то неведомым, может, и правда, собачьим, чутьем он понимал: это не более чем формальность. Пустой звук. Крохотный, ничего не значащий символ того, что Бьякуя принимает его в качестве подчиненного.
Это напоминало игру. Ренджи всячески старался пробиться за каменную оболочку: научился заваривать чай, старательно вырабатывал почерк, постиг прелесть любования луной… Кучики возводил вокруг себя одну преграду за другой, прятался в стенах своего поместья, закрывался от мира шарфом да фарфором и костью кенсейкана. Ренджи наблюдал, запоминал, домысливал. А потом обнаружил, что и за ним наблюдают: нет-нет, да и останавливался на хохочущем, бегающем, кричащем лейтенанте тяжелый взгляд; но стоило попытаться поймать его, как направление неуловимо менялось, словно он обращался внутрь Кучики. Это пугало и притягивало одновременно. Хотелось решить эту задачу со многими неизвестными. А иногда… иногда просто хотелось. Тогда Ренджи мысленно сжимался в комочек, чтоб даже незаметным, незаконченным движением не выдать своих желаний – он был уверен, что капитан не оценит.
Никто не умел делать вид, что ничего не произошло, так как это умел делать Бьякуя.
Никто не умел сохранять такое невозмутимое – куда там маске Куротсучи-тайчо! – выражение лица.
Но глаза у него были серые. Серые, словно сталь неблагородного крепкого клинка. Это предвещало бурю похуже той, которую предвещают мрачные тучи цвета этих глаз.
За весь день капитан и лейтенант не обмолвились ни единым словом. Сухо шуршала бумага, напоминая голос какого-то древнего, разочаровавшегося в жизни старика. Шепотом умирающего шелестела ткань хаори. Мерзко посмеиваясь, поскрипывало перо, которое предпочитал использовать Ренджи.
И тишина.
За окном мирно щебетали птицы, перекрикивались где-то во дворах шинигами, но в этот замкнутый, пахнущий пылью и тушью мирок звуки просачивались так робко, словно опасались сгинуть в плотном воздухе. Отчуждение, кажется, можно было ощутить кожей; некстати заглянувший с докладом офицер, не успев сказать ни слова, побледнел и ретировался – а Бьякуя даже головы не поднял.
Неудивительно, что за этот бесконечный тягучий день они успели закончить квартальный отчет, на который даже трудяга Кира тратил почти неделю – у руководства шестого отряда же при всей дисциплинированности уходило больше времени. Разложив по папкам подлежащие передаче другим отрядам документы, Ренджи чинно встал перед капитанским столом. Спина отчаянно ныла – он все еще не отошел до конца от нанесенных ранений, и работать, не разгибаясь, было трудно.
- Вы закончили, Абараи-фукутайчо? – голос ровный, ровнее некуда, будто гладь реки – и такой же ледяной.
- Да, Кучики-тайчо, - конечно, у него так хладнокровно не получалось, но все же Ренджи прекрасно умел держать себя в руках – как ни крути, учитель у него был достойный.
- Хорошо, - медленно, будто пытаясь скрыть дрожь, движутся тонкие руки. Завораживают, словно птицы, рисующие в небе какой-то прихотливый узор. – Отнесите документы в седьмой и девятый отряды. Потом можете быть свободны. Однако к полуночи будьте любезны явиться ко мне в поместье.
- Так точно, Кучики-тайчо, - нарочито сдержанный поклон. Вежливость капитана бьет по щеке раскатистой оплеухой, но и Ренджи не так прост. У него есть спасение, верное, испытанное не раз средство: Устав. Субординация превращается в надежный щит между эмоциями и сероглазой статуей, в которую превратился Бьякуя. Собрав папки, Ренджи идет к выходу.
Никакие правила не спасут от взгляда, прожигающего ему спину.
Первое время Ренджи следовал Уставу вплоть до последней буквы: строжайшая дисциплина и четкое соблюдение всех возможных правил казались ему возможностью подобраться поближе к холодному отстраненному капитан. Но собственная свободолюбивая натура протестовала, а загадочный образ в неизменном шарфе все еще маячил где-то на горизонте – хотя физически их разделяли теперь только три шага.
Ко всему прочему, было сложно привыкнуть к вымуштрованным подчиненным – слушались они беспрекословно, но поглядывали на новообретенного лейтенанта с опаской: мало ли что выкинет этот дикарь из одиннадцатого. Капитан на попытку сказать что-то, не связанное напрямую со службой, одаривал льдом сине-серых глаз, а порой – например, когда несносный Ичимару выводил его из себя – окатывал волной тщательно сдерживаемого обычно презрения. С непривычки Ренджи начинал заикаться, и тогда уже весь силуэт Кучики являл собой образец невозможно аристократического «Фи». Самая рейацу его, казалось, излучала отвращение.
Абараи все же не выдержал. Не по нему, непокорному от рождения и любовно выпестованному бунтарями Зараки-тайчо, пришлась шкура образцового исполнителя. Он ничего особенного не делал – просто стал самим собой… и понял, что его таким принимают. Куда-то исчезли надменные взгляды считавшихся лучшими в Готэй 13 бойцов, растаяло, как вешний снег, капитанское презрение. А может, его и не было никогда?
Он едва не опоздал к назначенному сроку; пришлось использовать шунпо – это ночью-то, да еще и в не восстановленном до конца городе. Один раз камень стены все же поехал, осыпаясь, под ногой, так что дальше Ренджи топал пешочком и пытался хоть как-то утихомирить свою злость.
Оказалось, ему даже выпить за свою горькую судьбу не с кем: десятый отряд был на полигоне, одиннадцатый – на дежурстве, Кира с Шухеем куда-то исчезли сразу после рабочего дня – наверняка уже сидят в руконгайском кабаке, вспоминая бывших капитанов. Со своими ребятами – особенно находясь в ранге лейтенанта – пить неприлично, а в пятом у него друзей не осталось. Впрочем, это можно было считать удачей – немного остыв, Ренджи справедливо рассудил, что нетрезвым Кучики-тайчо его бы не пустил в дом.
Тенеобразные слуги будто попрятались; Абараи встретил только почтительно кланяющегося привратника. В самом доме, казалось, нет ни души. Он порадовался, что успел вчера выспросить, где находится спальня хозяина поместья – точнее, спальни: в зависимости от настроения Кучики-доно предпочитал разные комнаты.
Бьякуя нашелся в самом дальнем крыле, в большой пустой комнате – обстановку составлял только широкий футон, – выходящей прямо в сад; стоял у полуоткрытых седзи и любовался начинающим моросить дождем. Он не подал виду, что заметил лейтенанта, не повернулся ни на шорох задвигающейся перегородки, ни на отчетливый звук шагов.
Ренджи попытался прожечь взглядом прямую спину в обрамлении тонкой белой материи и несгибаемого величия. Реакции не последовало. Тогда он протянул руку и, небрежно схватив капитана за плечо – действие, которого в другое время и помыслить не мог, – развернул его к себе.
- Какого..!
- Я не могу ответить, - Кучики заговорил одновременно с ним. И смотрел – впервые на памяти Ренджи – не мимо, не сквозь, а под ноги, словно сознавался в чем-то постыдном. – Ты это сам понимаешь, не так ли?
Абараи скрипнул зубами. А потом резко дернул скорбно молчащего Бьякую к себе – тот шатнулся и невольно вцепился в плечи лейтенанта.
- Я тебя заставлю, - Ренджи почти слышал, как хрустят под рукой ребра.
- Ты… - устало, - ты все такой же упрямый…
Его притащили в штаб отряда прямо с полигона – мокрого, грязного, взъерошенного, но все еще пышущего энергией и азартом незаконченного боя. Явиться в таком виде к Зараки-тайчо было не страшно… но, едва не теряясь на фоне громадной фигуры капитана, на него оценивающе смотрел надменно-изящный Кучики-тайчо. Ренджи хотелось провалиться сквозь пол.
- Это действительно он? – наконец спросил Кучики – ужасающе ровным тоном. Зараки ухмыльнулся:
- А то! Глянь, какой боец – силен, как бык! На руках тебя носить сможет.
- Мне это не нужно, - холодно ответил капитан шестого. – У меня вообще нет причин выбирать себе подчиненного из Ваших подчиненных, Зараки-тайчо.
Ренджи сглотнул. Слухи о грядущих кадровых перестановках гуляли давно, но он и подумать не мог, что его это тоже коснется. Его переведут в шестой отряд? За что такое наказание?! Эти снобы обходили ребят Зараки за версту и воротили нос от руконгайцев – хотя и среди них были безродные.
- Капитан… - начал он, намереваясь протестовать.
- Мне не подходит такой лейтенант, - не обратив на него внимания, отрезал Кучики. Ренджи заткнулся на полуслове. Стать… лейтенантом? Стать Его лейтенантом?! Еще одна – причем значительная – ступень к тому, чтобы сравняться с этим невыносимым человеком… Да ради этого можно и в двенадцатый, на опыты!
- Вы считаете, я этого недостоин? – он гордо вскинул голову; Зараки-тайчо оскалился, явно поощряя дерзость офицера.
- А ты считаешь, что достоин? – бесцветно уточнил Кучики, не глядя на нахала.
- Да! Вы можете меня проверить! – выпалил Абараи, внутренне холодея: этот отмороженный тип его в лоскуты раскромсает и не поморщится.
- Хорошо, - неожиданно согласился тот. Зараки, судя по лицу, был откровенно счастлив.
Двор неуютно поражал пустотой, только ветер – здесь всегда было ветрено – гонял пыль. Кучики в эффектно развевающейся хаори казался элементом эстетики, но уж никак не серьезным противником – впрочем, насколько обманчива эта иллюзия, Ренджи понял, едва успев отразить удар. Аристократ, почти не прибегая к шунпо, давал ему просто унизительную фору – не выиграть стремился, а проверить навыки, как потом объяснил всезнающий Мадараме. Тренировка, хоть и незаконченная, не прошла даром – Абараи выдохся намного раньше, чем обычно, но продолжал драться – из чистого упрямства.
- Тебе уже достаточно, - равнодушно проговорил Кучики, когда Ренджи на секунду остановился, чтобы перевести дух.
- Яне сдамся, - фыркнул тот – сам потом удивлялся, откуда столько наглости взялось. Требовалось непременно показать этому высокомерному типу, что Ренджи Абараи достоин быть его лейтенантом. Он выпустил шикай; лезвие разодрало край рукава капитана – сколь Кучики бы ни был силен в шунпо, не зная особенностей чужого занпакто, он допустил ошибку. Потом перед лицом возникло облако розовых лепестков, несколько крохотных ножей чиркнуло по телу – и Ренджи удивленно осознал, что падает. Боли не было, только горячо заныло где-то в животе.
- Ты очень упрям, - приглушенно произнес голос. Потом обвалилась ватная тишина.
Неделю Ренджи пролежал в госпитале, а на следующий день после выписки Кира и Хинамори вручили ему приказ о назначении на должность лейтенанта шестого отряда.
Он подчинился, как ни удивительно. Позволил стянуть с себя юкату – как можно носить вещи из такой тонкой холодной ткани? – позволил бережно уложить себя на футон, позволил разглядывать. Позволил себе развязать шнурок, стягивающий волосы Ренджи, и запустить пальцы в спутавшиеся пряди.
- Ты слишком упрям… - голос, чуть искаженный хрипотцой, служил не упреком, а поощрением.
- Поэтому я здесь? – может быть, спрашивать такие вещи было опасно – но Ренджи откуда-то совершенно точно знал, что на сегодня ему разрешили быть безрассудным. Наверное, самому Бьякуе этого не доставало, рассудил он, поняв по вмиг ставшему непроницаемым лицу, что ответа – как и всех других ответов – ему не дождаться.
Можно было подумать, что это очередной сон – безумный, болезненно-приятный, выматывающий… Но вот ощущения – не те, совсем не те. Солоноватый привкус, оседающий на языке с каждым мягким скольжением по шее – и чуть горьковатый осадок, оставшийся после мимолетного прикосновения к ключице… Тонкая, но частая пульсация вены под шелком кожи на запястье – и ожидаемо жесткая, натренированная, ладонь… Железные пальцы, перехватившие медленно исследующую ухоженное тело руку; острые ногти, больно царапнувшие дубленую кожу руконгайца… Предсказуемые и неожиданные детали, игра контрастов, возможность ощутить каждую мелочь – не самый плохой способ приятно сойти с ума.
- Возьми, - в руку словно сам собой скользнул изящный флакон – движения Бьякуи всегда экономны настолько, что заметить их сложно. Готовился, начиная злиться, отметил Ренджи; теплое масло неприятно полилось на пальцы, защекотало, стекая между ними, тыльную сторону кисти. Готовился, знал, что лейтенант придет, что не сможет устоять перед искушением, понимал, что привязал к себе накрепко своим безумным равнодушием… сволочь ледяная. Два пальца вошли с трудом; Бьякуя выгнулся, сверкнув очами – непрозрачными совершенно, но лиловыми, что означало сносное настроение, – и закусил губу, гордец.
Ренджи не выдержал – любование каменным лицом в такой ситуации кого угодно могло вывести из себя, – мимоходом лизнув в живот, сдвинулся вниз – ступни коснулись пола. Не хотите по-хорошему, Кучики-тайчо? Можно сделать еще лучше – что может быть приятней невозможно медленных движений, легчайших касаний языком, нежных ласк губами..? И – что может быть мучительней? На беду капитана, кто-то когда-то показал Ренджи, как можно продлить удовольствие, и теперь он этим успешно пользовался. Бьякуя молча терпел: запрокидывал изрядно взлохмаченную голову, еще больше запутывая пряди на затылке, впивался пальцами в футон – надломил красивый ухоженный ноготь, злорадно подметил Абараи, – закусывал уже кровоточащую губу…
Наверное, он просто не умел переступить свою гордость, сказать «пожалуйста»; он даже «спасибо» не мог сказать, если оказанная ему услуга задевала его хваленую честь.
- Са-а-а, Кучики-доно, как можно… - пропел совсем рядом до боли знакомый и до зубовного скрежета ненавидимый голос. Ренджи свернул за угол и узрел вполне обычную для Готэя картину: Ичимару, сгибаясь в полупоклоне – у него одного, наверное, это получалось не униженно, а насмешливо, даже едко, – крутился около невозмутимого Кучики. Тот говорил степенно и негромко, так что его слов Абараи не услышал.
- Но как же так, Кучики-доно, - Ичимару, кажется, ответом остался очень доволен. – Ваша сестра очень талантлива, ее нужно продвигать по службе…
Ренджи очень захотелось размазать нагло ухмыляющуюся морду по ближайшей стене; однако с Ичимару бы сталось потом прихлопнуть наглеца на месте, а Киры, способного отговорить начальника от этого поступка, при нем не было. Впрочем, отсутствие лейтенанта могло сыграть на руку Абараи.
- Ичимару-тайчо, - крайне невежливо перебив бывшего – благословите боги слово «бывший» - лейтенанта , он подбежал к капитанам и вытянулся по струнке, изо всех сил изображая служебное рвение.
- Что такое? – Ичимару даже позволил себе выразить легкое неудовольствие. Ренджи показалось, что на надменном лице аристократа проступило облегчение, и он с утроенным энтузиазмом отрапортовал:
- Айзен-тайчо просил передать Вам эти бумаги!
Ичимару, слегка скривившись, обозрел предъявленную пачку документов; настроения у него явно поубавилось. Кучики-тайчо очень повезло, что курьерские обязанности на этой неделе были возложены на Ренджи.
- Что ж, мы продолжим разговор позже, - Ичимару клоунски-вежливо поклонился. – Ах да, - он небрежно махнул рукавом в сторону Абараи, - скажи Айзену-тайчо, что я передаю ему благодарность.
Ренджи сердито глянул вслед и повернулся к Кучики-тайчо – точнее, к тому месту, где аристократ только что стоял. Тот удалялся неспешным размеренным шагом, будто разговор с Ичимару его нисколько не затронул – и ни спасибо, ни до свидания. Ну да – что ему, наследнику Великого дома до какого-то младшего офицера и его непрошеной неуклюжей помощи…
Ренджи с тоской подумал, что придется ему сдаться – любое упрямство должно иметь границы – а ведь раньше он об этом знал только понаслышке. Рука устала, пальцы, тягуче-равномерно скользящие внутри, занемели, язык отказывался слушаться. Лучше б он вызвал капитана на вторую дуэль – исход так и так ясен. Абараи уже открыл рот пошире, как Кучики выдохнул «Хорошо», перешедшее во всхлип-стон – это Ренджи от неожиданности дернул рукой. Уже от самого этого стона пол поплыл – насколько все-таки у Бьякуи глубокий голос – голос, созданный для стонов и признаний; пришлось взять себя в руки: слова сейчас были важнее самого… самого красивого на свете голоса.
- Пожалуйста, - с явным трудом вытолкнул Бьякуя. – Перестань меня мучить. – Ренджи замер в неожиданном испуге: сейчас прогонит, точно прогонит… - Я хочу тебя… этого достаточно?
- На первый раз, - Ренджи услышал это словно со стороны, понял, что не дышит, и глубоко вдохнув, ухмыльнулся. Бьякуя, кажется, искренне поразился наглости своего лейтенанта:
- На первый раз?
- Ага, - подтвердил Ренджи, поднимаясь на колени и подхватывая напряженное тело, ткнулся губами в шею, прихватил тонкую кожу. Под мягким мрамором часто-часто билась жилка; дыхание Кучики оказалось неожиданно громким и хриплым – странно, что его не было слышно раньше. Он позволил Бьякуе откинуться назад – темные волосы разметались по постели змеями, – перехватил поудобней узкие бедра и вошел резко, одним толчком – сам удивился, что получилось с первого раза.
Кто бы мог подумать, что глава клана умеет так всхлипывать и стонать – может, поэтому он предусмотрительно отослал слуг из дома? Стоило наклониться вперед, чтоб было удобней, как спину процарапали острые ногти; Ренджи вскрикнул, чувствуя, как наливаются теплом вспухающие полосы. Бьякуя впился тонкими пальцами в плечи, подался навстречу, сбив только-только взятый ритм. Ренджи задохнулся, подхватил – так получалось немного медленней, зато глубже; Кучики снова прикусил губу, прогнулся, раскидывая руки.
От духоты, не то иллюзорной, не то настоящей, кружилась голова, в глазах темнело и плыло при каждом движении – только красиво очерченное лицо Бьякуи все еще было хорошо видно; в какой-то момент дробный стук дождевых капель уступил место зудящему шуму крови в ушах. Ренджи освободил одну руку, провел по выгибающемуся телу, царапнул в отместку бедро – на белой коже следы остались пугающе яркие; огладил пах, легонько касаясь члена. Пальцы не слушались, судорожно сжимаясь, и рассчитать движения не получалось – Бьякуя то вскрикивал, прогибаясь еще сильнее, то шипел от боли. Потом прокусил губу, зажмурился; Ренджи с неопределенным удивлением ощутил на ладони теплую жидкость – и взгляда на умиротворенное, спокойное, как, наверное, никогда в жизни лицо Бьякуи ему вполне хватило – точно сильно переклинило, уточнил он себе. Почему-то горло сжалось, и он не смог выдавить из себя ни звука, только отчаянно сгреб в охапку тонкое тело и безвольно, как отпущенная марионеточником кукла, сложился на футон.
Когда отголоски оргазма растворились в тихом усталом блаженстве и в голове немного прояснилось, Ренджи понял, что Бьякуя пытается выбраться из-под него – и уже почти выполнил это непростое с учетом разницы в весе действие. Он недовольно фыркнул:
- Куда?
- Ванна… - сорванно проговорил Кучики, часто моргая.
- Спи, - Ренджи, окончательно уверившись в своем праве командовать, притянул лежащее рядом одеяло, неуклюже накрылся, не выпуская любовника. – Все утром.
- Утром… - тихо отозвался Бьякуя, закрыл глаза и, видимо, моментально уснул. Черты и так молодого лица заметно смягчились, сделавшись неприлично нежными; но даже так облик Бьякуи словно нес на себе венец благородства – отпечаток, клеймо Великого рода. Ренджи полюбовался на него с некой внутренней робостью – не человек, а картина, исполненная внутреннего, тщательно скрываемого за драгоценным окладом света, – поцеловал тонкие губы и, выкинув из головы посторонние мысли, провалился в сон.
Этот странный человек одним только внешним видом заставил его превратиться в соляной столб. Дорогая одежда, украшения – Ренджи даже приблизительно не мог оценить их стоимость; холодное надменное равнодушие, за которым не сразу угадывались юность и редкая красота; тонкий силуэт, от которого ощутимо веяло силой. Он прошел мимо и даже не заметил замершего в суеверном ужасе юнца – ни искры в непрозрачном взгляде, словно на пути стоял шкаф. А Ренджи показалось, что этот силуэт темным пятном выжгли у него в глазу – и потом столько лет он стоял перед глазами именно таким.
Кучики Бьякуя, последний глава Кучики, одного из четырех Великих кланов, юный вдовец… и брат Рукии – теперь, разумеется, Кучики Рукии. Он отнял ее у Ренджи, ее, последнего близкого человека. Вернуть подругу непременно – вот какую цель поставил себе Абараи. А для того, чтобы это сделать, нужно превзойти этого сноба, который и не смотрит на окружающих, витая где-то в своем мире далеких от жизни аристократических правил.
Ренджи упорно учился, в свободное от занятий время сутками тренируясь с мечом и упражняясь в кидо; иногда ему помогал всепонимающий Кира, иногда кто-нибудь из старших – чаще всего Хисаги, после того случая в Генсее ставший им троим лучшим другом. Ночами Абараи представлял себе будущую карьеру – ни о чем больше думать не мог.
Когда оказалось, что Кучики ко всему прочему преподает один из многочисленных курсов магии, Ренджи чуть не сошел с ума окончательно. Идеальный лектор: ровный голос, четкие разъяснения, одинаковое ко всем отношение… очень холодное отношение…
Абараи распахнул глаза. Не любил он вспоминать те далекие годы: это было слишком болезненно. Уж лучше начинать день с бравурной, пусть и ничем не подкрепленной радости. Впрочем… почему неоправданной?
Бьякуя не спал – наблюдал за ним, опустив длинные ресницы; в темных глазах вспыхивали неяркие, но очень теплые огоньки. Золотистый свет, льющийся в комнату сквозь тонкую бумагу седзи, оживил бледное лицо, раскрасил высокие скулы нежным румянцем. Вид встрепанного капитана вдруг рассмешил Ренджи; не в силах сдержаться, он захохотал в голос, притянул Бьякую к себе, зарылся лицом в спутанные волосы.
- Я рад, что у тебя хорошее настроение, - терпеливо сказал Кучики – в его голос прокралась улыбка. – Но мы опаздываем на работу.
- У нас выходной, - возразил Абараи, продолжая тискать расслабленного Бьякую.
- У нас дежурство, - поправил тот. – Вечером, по счастью. Как ты смотришь на возможность принять ванну?
- Положительно, - Ренджи выпустил его и поднялся. Возле футона были аккуратно разложены вещи: полотенца, юкаты, сброшенная вечером форма. Он попытался представить, что подумали слуги, обнаружив в постели хозяина безродного наглеца (да и просто кого-то обнаружив), но потом махнул на это рукой: на то они и слуги, чтобы не вмешиваться в личную жизнь господина.
Бьякуя, морщась, завязывал пояс; внимательно рассмотрев шикарный след на шее (когда он успел оставить такой засос? Хорошо, что Кучики всегда носит шарф…); Ренджи подошел к нему, коснулся плеча. Сиреневые глаза радовали своей насыщенностью.
- Я позволю себе еще одну дерзость, - усмехаясь, известил Абараи, подхватил Бьякую и поцеловал.
- Наглец, - ошеломленно выдавил тот, получив возможность глотнуть воздуха. – Упрямый наглец.
- Так точно, капитан. – Никакого гнева в нем не чувствовалось, так что Ренджи мог и дальше спокойно дерзить. – Но Вы же сами знали, на что шли, подпуская к себе такое неуправляемое существо.
Бьякуя вздохнул:
- Знал. Поэтому не спешу хвататься за меч. Пойдем уже, ванна давно готова. Я ждал, пока ты проснешься.
- Слушаюсь, - Ренджи подцепил полотенце. За этим человеком он пойдет куда угодно – особенно, если не будет необходимости постоянно соблюдать три проклятых уставных шага. А признания – он еще получит все признания, что ему – им обоим – так нужны.